Древняя русская история до монгольского ига. Том 2
Шрифт:
«Что же, ужели мы сделаемся слабее, когда прежнее миновало (прощено)? Нет, но будь всегда бодрым стражем телу твоему. Блюдись запойства, потому что оно удаляет от нас Свят. Духа, — гордости, потому что гордым Бог противится, — беззаконного смешения, потому что всяк грех, его же аще сотворит человек, кроме тела есть: а блудяй во свое тело согрешает». Против последнего порока писатель вооружается с особенной силой, говорит о том вреде, какой могут причинить человеку жены любодейцы, указывает на примеры падения от них мужей достойных, — на Самсона, Давида, Соломона и других, и убеждает юного князя бороться с плотской похотью, побеждать ее страхом Божиим, довольствоваться своей законной женой и жить в чистоте, как бы в святой церкви.
После этого следуют другие наставления: Иаков советует князю быть благоразумным, чтобы от одного греха не происходило многих, не мстить врагам, быть терпеливым и великодушным, по примеру Господа, столько потерпевшего за нас, любить ближних, — потому что не какими-либо чудесами, а только взаимной любовью друг к другу, как сказал Господь, мы можем
«Впрочем, — продолжает Иаков, — если ты хочешь и чудеса творить по примеру Апостолов и это возможно. Они врачевали хромых, исцеляли сухоруких: а ты храмлющие в вере научи, и ноги текущих на игрища обрати к церкви, руки, иссохшие от скупости, сделай простертыми на подаяние нищим. Можешь, если хочешь, быть подражателем и Святых. Ныне уже нет таких гонений, но время для стяжания таких же венцов не прошло: потому что не прекратилась брань диавола. Не преследуют нас люди, но преследуют бесы; нет мучителей, но есть диавол».
Преподав еще несколько уроков, упомянув о скоротечности жизни и неизвестности последнего часа, о страшном суде, о геенне огненной, автор, наконец, заключает:
«Все это, не лаская, тебе написал я, и не по желанию показать, что я знаю, или что я сам творю доброе; но, Бог свидетель, написал от любви и от печали о душе твоей, чтобы ты преуспевал в добре. А ума моего слабость сам знаешь; разум мой несовершен и исполнен всякого неведения, этого скрыть нельзя. Св. Павел сказал Коринфянам: аще изумехомся то Богови, аще умудрихомся то вам. Не уничижаю силы Божией всемощной, не отметаю дара, туне мне данного. От скверных дел и непотребного сердца, от нечистой души, грубого ума и нестройной мысли, от бесстыдного языка и нищих уст — вот слово богатое и умноженное силой и разумом Св. Троицы; ни на небеси горе, ни на земли долу, нет ничего важнее, как знать Господа, повиноваться деснице Его, творить волю Его, соблюдать заповеди Его. Одно имя великое не введет в царство небесное, и слово, не сопутствуемое делами, не в пользу слышащим, а сопутствуемое делами становится достойным веры».
Нестор. Отрывок из жития святых мучеников Бориса и Глеба, по переводу преосвященного Макария.
«Между тем, как повсюду умножались христиане, и требища идольские были упраздняемы, страна Русская оставалась в прежней прелести идольской: потому что она не слышала ни от кого слова о Господе нашем Иисусе Христе; не приходили к ним (русским) апостолы, и никто не проповедовал им слова Божия… Но когда соблаговолил небесный Владыка, то в последние дни помиловал их, и не дал им до конца погибнуть в прелести идольской. Был в то время обладателем всей земли Русской князь Владимир, муж правдивый, милостивый к нищим, сиротам и вдовицам, но вере язычник… Этому Владимиру было явление от Бога, что он будет христианином, что и исполнилось. И наречено было ему имя Василий. Потом он повелел всем своим вельможам и всем людям креститься во имя Отца и Сына и Св. Духа. Послушайте о чуде, исполненном благодати; как вчера он (Владимир) заповедал приносить идолам требы, а ныне повелевает креститься во Имя Отца и Сына и Св. Духа; вчера не ведал, кто есть Иисус Христос, а ныне проповедником Его явился; вчера назывался язычник Владимир, а ныне зовется — христианин Василий! Он явился на Руси вторым Константином. Но вот еще что чудно: когда дана была заповедь креститься, — все пошли к крещению, и ни один не сопротивлялся, как будто издавна были научены, и с радостью текли на крещение. Радовался и князь Владимир, видя их теплую веру в Господа нашего Иисуса Христа…
Много было сынов у Владимира, но между ними, как две светлые звезды посреди ночи, сияли Борис и Глеб. Благоверный князь отпустил всех своих сыновей, каждого в его удел; но Св. Бориса и Глеба удержал при себе, потому что они были еще юны, особенно Глеб. Блаженный Борис, будучи уже в разуме и исполненный благодати Божией, брал книги и читал: он был научен грамоте. Читал жития и мучения святых, и, молясь со слезами, говорил: Владыко мой Иисусе Христе! Сподоби меня, как одного из сих святых, и даруй мне по стопам их ходить. Господи Боже мой, да не вознесется мысль моя суетою мира сего; но просвети сердце мое на уразумление Твоих заповедей, и даруй мне дар, какой даровал Ты от века угодникам твоим…
Когда он молился таким образом непрестанно, Св. Глеб слушал его, сидя, и не отлучался от блаженного Бориса, но с ним пребывал день и нощь, слушая его. Был же Глеб… юн телом, но стар умом; много подавал милостыни нищим, вдовицам, сиротам… И любил их отец, видя на них благодать Божию…»
Из жития преп. Феодосия начало:
«Благодарю Тебя, Господи Владыко мой, Иисусе Христе, за то, что Ты сподобил меня, недостойного, быть провозвестником твоих угодников. Ибо после того, как сперва написал я о житии, убиении и чудесах, святых и блаженных страстотерпцев Бориса и Глеба, вот я понудил себя и на другое исповедание, превышающее мои силы, которого я, грубый и неразумный, не был достоин, тем более, что я не научен никакой мудрости… Но вспомнил я, Господи, слово Твое: аще имате веру, яко зерно горушно, речете горе сей, прейди отсюду тамо, и прейдет: и ничтоже невозможно будет вам. Вспомнил я это, грешный Нестор, в уме своем, и, оградив себя верою и упованием, что все от Тебя возможно, положил начало слову жития преп. отца нашего Феодосия, бывшего игумена монастыря Печерского… Молился Богу, да сподобит меня написать по порядку о житии угодника своего, отца нашего Феодосия, чтобы и имеющие быть после вас черноризцы, читая жизнеописание его и видя такого доблестного мужа, восхвалили Бога, прославили угодника Его, и укреплялись на дальнейшие подвиги, тем
Заключение:
«…Таким образом, все что слышал я с испытанием о блаженном и великом отце нашем Феодосии от старейших меня отцев, бывших в его время, все то и написал я, грешный Нестор, меньший из всех в монастыре препод. отца нашего Феодосия… Многократно слыша, братие, о добром и чистом житии богоносного отца нашего, я весьма радовался и благодарил его, что он столько потрудился, и так пожил в наши, последние дни. Но, видя, что оно никем не было описано, глубоко я скорбел душою, а будучи одержим любовию к святому и великому отцу нашему Феодосию, я покусился от грубости сердца моего написать о нем, что слышал, хотя немного из многого, на славу и честь великому Богу и Спасу нашему Иисусу Христу».
Из летописи не приводим отрывков, так как много их находится в нашем повествовании.
Я осмеливаюсь привести здесь заключительные слова одной моей лекции о Несторе, в Московском Университете в 1837 г. по окончании разбора всех доказательств, против него направленных.
«…Так, мм. гг., по всем самым точным исследованиям, по всем самым мелким наблюдениям, по всем усильным соображениям, подвергая строжайшей критике все показания летописи и все свидетельства посторонние, хладнокровно, беспристрастно, добросовестно, в том положении, в каком находится ныне наша история и ее критика, сколько до сих пор известно источников и документов, мы признаем несомненным, что первой нашей летописью мы обязаны Нестору, киево-печерскому монаху XI столетия.
Чем разнообразнейшему допросу подвергается он, тем чище, достовернее, почтеннее является пред глазами всякого неумытного судьи, как старый Иродот, на которого также возводимо было много несправедливых подозрений в продолжение веков. Все клеветы и напраслины сбегают чужой чешуей с нетленных его останков. Да, мм. гг., мы обладаем в Несторовой летописи таким сокровищем, какого не представит нам латинская Европа, какому завидуют наши старшие братья славяне. Нестор, во мраке XI века, в эпоху междоусобных войн, возымел первый мысль предать на память векам деяния наших предков, мучительное рождение государства, бурное его детство. Нестор проложил дорогу, подал пример всем своим преемникам в Новгороде и Волыни, Владимире и Пскове, Киеве и Москве, как продолжать его историческое дело, без которого мы блуждали бы во тьме преданий и вымыслов. Нестор исполнил это дело с примечательным здравым смыслом, искусством, добросовестностью, правдивостью, и, прибавим здесь еще одно прекрасное его свойство, с теплотой душевной, с любовью к отечеству. Любовь к отечеству в эпоху столь отдаленную, в эпоху, когда везде господствовала личность, — выражение о Русской земле, в устах святого отшельника, погребенного заживо в глубокой пещере, обращенного всей душой к Богу и уделявшего, между тем, по несколько минут на размышление о земной своей отчизне, — явление умилительное!
Нестор есть прекрасный характер Русской Истории, характер, которым должен дорожить всякий русский, любящий свое отечество, ревнующий литературной славе его, славе чистой и прекрасной. Нестор, по всем правам, должен занимать почетное место в Пантеоне Русской литературы, Русского просвещения, — там, где блистают имена бессмертных Кирилла и Мефодия, изобретателей славянской грамоты, которые научили наших предков молиться Богу на своем языке, между тем как вся Европа в священных храмах лепетала чуждые, непонятные, варварские звуки; там, где блистает имя Добровского, законодателя славянского языка, обретшего непреложные законы в движениях его коренных элементов, сообщившего филологии ее высокое достоинство; там, где мы благоговеем перед изображением нашего Холмогорского рыбака, Ломоносова, давшего нам услышать новую, чудную гармонию в отечественной речи; где возвышается памятник Карамзина, которого должны мы почитать Нестором нашего времени, идеалом Русского гражданина и писателя; куда перенесли мы недавно со слезами гроб Пушкина, который опустился далее всех в глубину Русской души и извлек из нее самые основные звуки. Туда, туда постановим мы… не портрет, но освященный образ нашего первого летописца, знаменитого инока киево-печерского, Нестора, провозгласим ему вечную память и будем молиться ему, чтобы он послал нам духа Русской Истории: ибо дух только, друзья мои, животворит, а буква, буква одна умерщвляет, по слову Св. Писания; мы будем молиться ему, чтобы он соприсутствовал нам в наших разысканиях о предмете земной его любви, о предмете самом важном в системе гражданского образования, в коем таится все наше настоящее и будущее, об отечественной истории; мы будем молить его, чтоб он подавал нам собою пример трудиться, не для удовлетворения своего бедного самолюбия, не из угождения своим мелким страстям, а в духе того смиренномудрия, которое внушило ему эти прекрасные слова, по замечанию одного из моих товарищей: „Аз грешный Нестор, мний всех в монастыре блаженного отца всех Феодосия“, — трудиться в духе горячей любви к отечеству, с искренним желанием научиться и узнать истину».