Дроны над Сталинградом
Шрифт:
— Значит так, — Громов проводил пальцем по схеме. — Рабочая частота — в районе 31,5 мегагерц. Их радиостанция SE 90/40 работает на ней. Если подадим сигнал, совпадающий по модуляции, при этом с «искажённым контекстом», немец примет за свою.
— Этого мало, — отозвался Лавров,. — Надо построить правдоподобный протокол: обращения, термины, даже ритм передачи. У немецких радистов не просто связь, у них дисциплина. Если учуют фальшь, всё будет насмарку.
— Поэтому и нужен ты, — кивнул Алексей. — Остальное сделают беспилотники.
Рядом жужжала ламповая
В тот день радиоигра началась. Сначала в эфир вышел позывной, вымышленный, но подходящий в полном соответствии к немецким стандартам. Речь шла о «неустойчивости восточного участка», «отходе советских частей» и «снижении миномётной активности». Через сутки поступил доклад: немецкая группа пошла в разведку на указанный рубеж и попала под огонь.
— Подразделение уничтожено, — произнёс Лавров, кладя на стол шифровку. — техника сожжена. Всё по плану. Пичугин передал: «Работа признана результативной».
— Значит, сработало, — сухо произнёс Громов, не отрываясь от паяльника. — На войне как на войне. Посмотрим, чья возьмет.
На следующий день Громов усовершенствовал генератор ложных координат. Он ввёл систему «троек» — трёхуровневых сообщений, где одно касалось направления, другое — состава подразделения, третье — условий. Так передача выглядела убедительнее. Текст составляли на немецком, используя справочник военной лексики. Рядом сидел переводчик из разведотдела, выпускник института иностранных языков.
Ближе к полуночи второй сигнал пошёл в эфир. Его приняли на немецкой стороне, судя по реакции — с интересом. Там упоминалось «передвижение группы русских с переправы», и Шумилов тут же направил на это место миномётную батарею. Результат — уничтожены два немецких батальона с техникой и личным составом
Лавров откинулся на ящик, вытер лоб.
— Они начинают верить. А это уже не просто радиоигра. Это управление войсками.
Громов посмотрел на карту, на которой красными флажками были отмечены те места, где немецкие части попадали в ловушку.
— Пока они слушают — мы их ведём. Пусть слушают.
Он надел наушники, и эфир вновь ожил сухим металлическим голосом. Немцы переговаривались о подтягивании подкреплений. Где-то далеко, в темноте, двигались машины, гусеницы чертили снег. А в подвале, сквозь треск радиопомех, начиналась новая атака — невидимая, но точная.
— Мы их уже сбили с курса, — тихо сказал Громов. — Теперь главное — не сбиться самим.
*****
Под утро 12 января в блиндаже связи, обустроенном в полуподвальном помещении разрушенного техникума было ощутимо холодно. Радиостанции работали на пределе — обмерзшие пальцы едва попадали по тумблерам, но операторы ОСНАЗ не теряли концентрации. Старший лейтенант спецсвязи Рубен Хачатуров, опытный радиотехник, замкнул последний шлейф на распределительном пульте и глянул на Громова:
— Готово. Частота 12.14 мегагерц.
Громов кивнул, поправил перчатки:
— Главное — не повторяться. Иначе сложат мозаичный график, вычислят источник.
— Потому мы и здесь, — сухо ответил Хачатуров. — Все как на охоте: подманиваем — и смотрим, кто клюнет.
Первый «сеанс» начался с короткой радиограммы, имитирующей экстренную сводку штаба. На чистой, нарочито «небрежной» волне звучал голос, записанный заранее: «Ориентир 63, линия лесопосадок — передвижение танков. Возможный фланговый удар. Поддержка артиллерии нужна. Повторяю — возможный фланговый удар...»
Потом — тишина. Радиооператоры ОСНАЗ слушали, ловили обратный отклик. Спустя минут пятнадцать в радиоэфире начались первые возмущения. Немецкий эфир заговорил.
— Есть движение, — сообщил техник у шифровального приёмника. — Короткие коды, скорее всего, пехота. Немцы сдвигают часть подразделений на указанный враньём фланг.
Громов отстранился от приёмника и обернулся к бойцу в сером полушубке.
— Связь с артиллерией на этом секторе налажена?
— Так точно. Подразделение капитана Чекунова, батарея 76-миллиметровок. Готовы по первой.
— Ждать не будем, — тихо сказал инженер. — Они идут туда, где их и ждут.
Всё происходило с предельной чёткостью. Радиоигра превращалась в работу тонкую и опасную, но эффективную: фальшивая передача вгоняла врага в ловушку, где уже выверены сектора обстрела и пристреляны дальности.
После второго сеанса немцы попытались контрмеру: эфир вдруг загудел «белым шумом», хлёстким, как гудение трансформатора. Один из бойцов, краснощёкий парень с украинским акцентом, воскликнул:
— Давят! Глушат нас, как на Западном!
Хачатуров только усмехнулся и протянул другой шифровальный шлейф:
— Мы знали, что будут давить. Вот тебе и запасной канал. У нас ещё три наготове. Громов, можешь продолжать.
Позже, в штабе, заместитель начальника разведки доложил Шумилову:
— Немцы начали активно менять позиции. Они верят в достоверность перехваченных радиограмм. Перемещаются так, будто командование получает прямые указания с фронта.
Генерал аккуратно прижал пальцем новую карту:
— А наши наблюдатели подтвердили — движение настоящее?
— Так точно. И беспилотник Громова сработал. Снимки с ночной камеры подтвердили: колонна с боеприпасами пошла в обход, точно по маршруту, который мы указали в радиопередаче.
Шумилов приподнял бровь:
— Значит, ловушка сработала. Молодцы. Отмечайте позиции, где можно повторить.
*****
Бункер связи штаба группы армий "Дон" окутал густой запах перегретого трансформаторного масла. Вентиляция едва справлялась с работой многочисленных радиостанций, и гул эфира заполнял помещение глухими, почти ритмичными всплесками волн. Лейтенант Курт Хаузер стоял у стенда, на котором светились индикаторы сигналов. Он щурился, пытаясь разобрать размытые пиковые амплитуды.