Дроу в 1941 г. Я выпотрошу ваши тела во имя Темной госпожи
Шрифт:
— Не подведи родная…
С нежностью погладил верную Лейку, и, пригнувшись, пошел по окопу дальше. Немецкая атака продолжалась, и он должен запечатлеть все, ничего не пропустив.
Камера жужжала, тщательно фиксируя все, что происходило вокруг. Вот рванул очередной снаряд, засыпая все землей и осколками. От взрыва обвалился угол блиндажа, вывалив наружу размочаленные бревна. Дальше камера запечатлела застывшее на дне окопа тело совсем еще молодого бойца. Из земли белело неподвижное лицо с раскрытым ртом, на котором застыла кровь.
— Боже,
Из дыма сгоревшего пороха камера выхватывала все новые и новые тела. Мальчишки, одни мальчишки, недавние школьники, лежали, так и не выпустив из рук оружия.
— Боже… Я должен снимать дальше… Должен…
Халдей твердил эти слова, словно мантру. Он должен все заснять, чтобы люди увидели настоящее лицо войны. Советские люди, где бы они не находились, должны это увидеть, не пропустив ни единого кадра. Должны, обязательно должны.
— Вперед, чертов трус! Вперед! — последними словами ругал он себя, заставляя идти дальше, заставляя снимать дальше. — Вперед!
Но ругательства мало помогали. Дрожь охватила не только руки, но и ноги. Страх сковывал тело, заставляя пригибаться к земле. Жутко хотелось броситься на землю, и закрыть руками уши, чтобы не слышать этих страшных звуков. Такой войны Халдей еще не видел. Там, в сухих степях Монголии тоже было страшно, но все равно не так страшно, как сейчас, здесь. В Халкин-Голе он тоже видел смерти, много смертей, но там видел и конец всего этого, нашу победу. Ведь, это именно его камера засняла, как сотни и сотни советских танков рванули вперед, втаптывая в землю потомков самураев. Здесь же все было по-другому…
— Пацаны же, совсем пацаны…
Прямо за поворотом, раскинув руки, лежал еще один мальчишка. Бочком, прислонившись к стенке окопа, словно только что прилег отдохнуть. И самое страшное, у него было совсем детское, наивное лицо. Казалось, все никак поверить не мог, что умер, что больше никогда не встанет на коньки, никогда не обнимет маму, никогда увидит рассвет.
Халдей присел рядом. Похоже, «сломался» он.
— ВСТАТЬ! — вдруг раздался яростный вопль прямо у него за спиной. — ВСТАТЬ, СОБАЧИЙ КОРМ!
Не ожидая от самого себя такой прыти, оператор подпрыгнул и вытянулся по стойке смирно. Камера снова прыгнула в его руки, словно оружие.
— ХУМАНС-С…
Произошедшее дальше даже в творящемся вокруг безумии напоминало скорее сон, чем реальность. Мимо него быстро прошел сержант с кривящимся в оскале ртом. На мгновение повернулся и стеганул по нему жутким невидящим взглядом, от которого внезапно захотелось зарыться в землю.
— СМЕР…
Легко, словно дикий зверь, командир запрыгнул на бруствер. Что-то рявкнул неразборчивое, резко взмахнул рукой, и бросился вперед.
Глава 15
Сила накладывает обязательства
Предместья
Ночь, как и бывает в июле, наступила внезапно. Вот только что было еще светло и можно было разглядеть очертания деревьев вдали, и вдруг сверху, словно покрывало кинули. Руку вытянешь, ничего не разберешь.
— Кхе, кхе…
Из засыпанного землей окопа, где застыл сгоревший немецкий танк, высунулась черная рука с потрескавшейся кожей на пальцах. Истово дергаясь из стороны в сторону, она пыталась вцепиться в горелую землю. Ударяла снова и снова, словно плетью.
— Кхе…
Наконец, показалась макушка со невообразимо спутанной шевелюрой. Земля уходила вниз, медленно, словно не желая выпускать, выталкивая наверх свою добычу.
— Кхе, кхе, — хрипло кашлянула голова, отхаркивая из рта землю. — Кхе…
Не успел затихнуть кашель, как раздалось странное шипение, в котором угадывался человеческий голос:
— Хор-р-рошо…
Он был хрипящий, очень низкий и источал полнейшее удовлетворение. Еще удивительнее казалась широкая улыбка на чумазом лице «покойника», что только что вылез из земли. Ничем иным, как бесконечное счастье, эти эмоции и назвать было нельзя.
— … Я чувствуя… тебя, госпожа, — шевелились искусанные в кровь губы, напоминавшие сейчас две кровавые полоски сырого мяса. — Чувствуя…
Не переставая улыбаться, «покойник» начал выбираться дальше. Медленно, цепляясь скрюченными пальцами за землю, он вылазил из обрушившегося окопа. Окажись где-то рядом другой человек, его точно бы хватил удар от увиденного. Из земли, словно из норы, выкапывалось жуткое создание с конечностями, гнущимися самым невероятным способом. Оно загребало землю, вертелось, дрыгало конечностями, снова и снова пытаясь подняться.
— Получилось, у меня получилось… Я чувствуя это…
Риивал глубоко и медленно вдохнул. Погрузил пальцы в рыхлую землю, зачерпнул ее и осторожно поднес к лицу.
— Да…
Землю, и правда, пахли по-особенному. Через густой земляной запах, густо сдобренный порохом и гарью, пробивался что-то пряное, щекочущее ноздри. Дроу улыбнулся; этот запах напомнил ему извилистые тоннели родных подземелий. Точно также пах воздух, стены и земля в святилище Благословенной Ллос.
— Получилось, — блаженное выражение не сходило с его лицо. — Подношение принято…
Сомнений в этом не было. Гекатомба состоялась, и сотни земных душ ушли за Край, навечно став служителями Темной госпожи. Очень хорошее подспорье для той, кто заперт вне времени и пространства без надежды на вызволение.
— Хор-р-рошо.
Дроу едва не мурлыкал, наслаждаясь охватившими его ощущениями. Откат от такого ритуала был особенно силен, и в то же время непредсказуем, отчего редкие хранители темного племени рисковали его проводить. Слишком силен был риск не совладать с последствиями. Вот и сейчас Риивал рисковал испытать все это на себе.