Другая половина мира, или Утренние беседы с Паулой
Шрифт:
Но сегодня она зверски проголодалась. Вышла на улицу и спустилась вниз по холму. С двенадцати до двух дороги запружены машинами — часы пик. Многие здешние мужчины ездят обедать домой.
Она вовсе не рассчитывала столкнуться в крохотном кафе с Анеттой Урбан. Ее вообще никогда не заботило, чем эта молодая особа занята с двенадцати до часу. Фройляйн Фельсман — та живет в двух шагах от библиотеки, в переулке за приходской церковью.
Паула хотела было расположиться у окна, как вдруг встретилась глазами с Урбан. Она сидела по соседству, за таким же длинным дощатым столом.
Мужчины
Уютно здесь, говорит Анетта, когда Паула подсаживается к ней. В иные дни я даже склоняюсь к мысли, что в этих старинных домах впрямь можно жить.
Она устроилась у самого окна, сложенного из разноцветных стеклянных квадратов. На подоконнике — горшки с цветами. Свинцовой замазкой, наверное, давно уже не пользуются… Рядом со стойкой, у двери в кухню, красуется большая печь из светло-коричневых изразцов.
29
Немецкий писатель, автор юмористических рассказов (1867–1921).
Сентиментальная пятиминутка — скользишь взглядом по поверхности и забываешь, что идиллия обманчива, говорит Анетта, не дожидаясь ответа Паулы.
Хозяин подает Пауле меню, опечатки там исправлены от руки.
С виду — точь-в-точь деревенский трактир. Уборная во дворе, ключ от нее берут на кухне.
Выбор небогат, зато все вкусно, говорит Урбан.
Вы совсем не любите маленькие городки? — спрашивает Паула.
К счастью, каждый вечер я возвращаюсь электричкой в М. Нет уж, среди мещан жить нельзя.
А вы суровы, замечает Паула.
Нет, ее упрек адресован не одному только Д. Дома, запертые наглухо, как и их обитатели, мнимая защищенность — этого по всей стране хватает. Внешне полное благополучие, а вот внутри…
В перерыве между лапшой и свиной котлетой Урбан неожиданно говорит: Мне очень жаль, что у вас были неприятности из-за детских книг.
Неприятности? — переспрашивает Паула. По-моему, все уладилось. Есть еще недалекие люди… Пустяки, не стоит и говорить. И ничуть это не показательно, зря вы так… Кстати, успели уже посмотреть что-нибудь, кроме замка?
Шаг за шагом, по плану. Изо дня в день возвращалась с обеда в библиотеку другой дорогой.
Вообще-то, не мешало бы и мемориал посетить. Но я боюсь.
Я тоже, коротко роняет Паула.
Этому кошмару поддаваться нельзя.
Расплатившись, обе встают из-за стола, берут с вешалки у входа плащи; Анетта Урбан между тем рассуждает о ханжеском духе мелких городишек — по ее разумению, именно он и порождает тоталитарные устремления; Паула вдыхает застоявшиеся запахи пищи, табачного дыма, пива, кисловатого фруктового шнапса, торопливо открывает дверь — скорее на улицу! — и вдруг в какую-то ничтожную долю секунды ее мозг пронзает дотоле неведомая боль. Нет, отчаянно твердит она себе, я уверена, повторение невозможно.
Он близорук,
Да, сказал он, я, разумеется, поддержу ваш план перед обер-бургомистром, только вам не следует переоценивать мои возможности. Священник в наше время не пользуется таким весом, как бывало раньше.
У него в кабинете ей по-домашнему уютно. И дело тут не в нем самом, а в книгах. Темные шкафы с книгами, по всем стенам, от пола до потолка.
Миры счастливые и кошмарные, слышится его голос, это он о книгах. Что касается книг, мы, наверное, думаем почти одинаково. Но заводить сейчас речь о кошмаре, пожалуй, не к месту.
Паула смотрит, как он выдвигает стул из-за письменного стола, ставит его против гостевого кресла.
Чтобы массивный дубовый стол не мешал разговаривать.
Да, он наслышан о затее Паулы.
Вы даже не представляете себе, говорит он, какому великому множеству стариков вы бы скрасили жизнь. Видите ли, с тех пор как упразднили приходские библиотеки, я лишь в редких случаях могу удовлетворить ту или иную читательскую просьбу — из моей собственной библиотеки. Но у меня на полках нет книг, которыми интересуется большинство.
Комната тонет в полумраке, как и гостиная. Сколько же тут старинных кожаных переплетов! Паулу так и подмывает подойти к ним и потрогать. Но она сдерживается.
По-моему, вам ни в коем случае нельзя падать духом, говорит священник. Паула смотрит на его руки, сложенные на коленях: под морщинистой кожей проступают жгуты вен. Не падать духом, повторяет он, мы не вправе допускать и мысли о том, что наши чаяния могут потерпеть крах. И, провожая Паулу к двери, добавляет: Кстати, смею надеяться, что наши ящики в свое время причинили вам не слишком много хлопот. Я ведь уж подумывал не трогать их, но в конце концов всему свое место, верно?
Слушай, говорит Паула, хватит. Хватит то и Дело потчевать меня экскурсами в военную историю Испании. Я эти битвы во сне вижу.
С бутылкой растительного масла она идет из кухни в ванную.
Феликса смешат глазки жира на воде, которые якобы помогут ее коже остаться упругой.
Очень может быть, говорит она, передавая ему купальный халат, который он вешает за дверью на крючок, очень может быть, что твой отец хоть сейчас с радостью возродил бы инквизицию, как во времена Изабеллы. Но разве за это обязательно так люто его ненавидеть? Он старик, одержимый вздорными идеями. Только кто нынче примет их на веру?!
Масло жирным кольцом оседает прежде всего на шее. Ладонями Паула стирает его по ключицам на грудь.
Феликс сидит на бортике ванны, в такую воду он даже кончик пальца ни за что не окунет.
У нас дома, говорит он, в масле консервируют рыбу, овощи, но уж никак не женщин.
Ты когда-нибудь видел свою мать в ванной?
Что же тебе снится?
Крепостные сооружения, отвечает Паула. Каменные страшилища в чистом поле.
Ты попросту насмотрелась всяких картинок, решает Феликс. А знаешь, как в средние века штурмовали крепости?