Другая половина мира, или Утренние беседы с Паулой
Шрифт:
Среди примерно четырех тысяч томов, составляющих отдел детской и юношеской литературы, говорит она, найдется максимум десяток книг так называемого левого толка. Что же касается произведений явно коммунистической направленности, то в предметном каталоге они так прямо и обозначены: тенденциозная литература. Что же тут неправильно?
У вас могут возникнуть неприятности с родителями.
В принципе все мы, конечно, на вашей стороне, уверяет обер-бургомистр. Только говорит он чуть громче обычного и, сам того не замечая, нервно
А нравится ли Пауле здешняя жизнь?
Конечно, отвечает она, я люблю жить в деревне. Переехала сюда по своей воле. Спряталась в скорлупке, где все спокойно, все идет своим чередом, говорит она Феликсу. Пока на дворе день, кажется, будто жизнь тут еще не обкорнали, не выхолостили.
А ночью… что же, он сам говорил насчет кладбищенского покоя.
Так вот я и росла, говорит Паула, франконские деревни только чуточку тусклее, бесцветнее баварских.
О своей семье она почти не рассказывала, и Феликса это удивляло.
Нельзя же весь век быть пришпиленной к материнской юбке, заметила она однажды. Зато о младшем брате рассказывает охотно. По ее словам, он рано выплыл на вольный простор и удалился от берега намного дальше, чем рискнула она сама. Еще мальчишкой взбунтовался. Паула уверена: будь у отца хоть малюсенькая надежда, что сын когда-нибудь образумится, он бы нипочем не продал усадьбу.
Когда звонит мать и сообщает, что брат вернулся, Паула больше не отнекивается. На этот раз время у нее есть.
Сестра стоит на пороге, за спиной у нее, в передней, включен свет; лицо тонет в тени.
Это Феликс, говорит Паула и делает шажок в сторону, чтобы сестра могла увидеть его. Феликс протягивает руку, здоровается. Они входят в дом. Сумки им велено оставить в передней, у вешалки. Все семейство сидит в гостиной перед телевизором. Старый стоял в кухне, а этот — цветной. Прежде чем поздороваться с Феликсом, мать на миг прижимает руки к коленям. На экране — реклама какого-то стирального средства.
Приятно познакомиться, слышит Паула голос матери и обводит взглядом комнату: зять с дочкой на софе, а дальше — брат, встрече с которым она так радовалась.
Он не встает, только поворачивается в кресле, весело улыбается. Чем-то он отдаленно напоминает Феликса.
Садитесь же, говорит мать Паулы. В серо-голубом платье вид у нее отечный и нездоровый.
Сестра усаживает Феликса рядом с собой на софу. Девочка придвигается ближе к отцу.
Привет, Матиас! Паула быстрым движением ерошит брату волосы.
Позднее, за ужином — в честь Матиаса мать выставила обильное угощение, — Феликс сидит далеко от Паулы, между сестрой и ее дочкой.
Черный стал, как негр, говорит Паула брату, но выглядишь здорово.
Матиас поместился во главе стола, на отцовском стуле. В свое время он куда решительнее
Вышвырнули нас, говорит он, и стройку прикрыли. Так-то вот: вчера на Персидском заливе, а нынче — у мамы в квартире.
Уйдя из дому, Паула особенно остро тосковала по брагу.
Вполне возможно, она гуляла с деревенскими мальчишками и разрешала им себя тискать. Примятые колосья среди хлебного поля — может статься, там попросту отдыхала красная дичь. Мальчишки кулаком вбивали в столбы ограды на выгоне жестяные крышки от пивных бутылок, тайком курили, а по воскресеньям прятали свои обгрызенные ногти под кружевами стихарей — прислуживали в церкви. От исповедника они выходили по пятницам с пылающими ушами.
В огороде завелись полевки, слышится голос матери. Ставить капканы брат на Персидском заливе не разучился. Завтра же и посмотрит, что там такое.
Вы работали инженером? — спрашивает Феликс.
Нет, говорит Паула, он квалифицированный рабочий.
Каменщик, уточняет брат.
И добился всего своим трудом, гордо вставляет Паула.
Раз фирма нарушила контракт, пускай теперь раскошеливается и платит неустойку нашему Матиасу, говорит мать, а деньги-то, между прочим, не малые.
В кухне пахнет тушеным мясом, красной капустой, пивом и пирогом, который еще сидит в духовке. Зять Паулы, до сих пор не проронивший ни слова, откупоривает бутылку пива.
Твоя сестра, говорит он наконец, прочла ту книгу, которую ты подарила нам на рождество.
Паула не спрашивает у сестры, понравился ли ей роман, и смотрит на Феликса: он опять одиноко уткнулся в тарелку и глаз не поднимает, а сидящая рядом девочка отчаянно старается не обращать на него внимания.
Никакой это не служебный юбилей, не девяностая годовщина, не вручение Баварского ордена за заслуги или медали за спасение на водах — просто вдовой пасторше исполнилось шестьдесят лет.
На последнем заседании муниципалитета обсуждался один-единственный вопрос — учреждение премии в области культуры.
Паула обнаружила советника в фонотеке, которая официально еще не открыта. И фройляйн Фельсман, и Урбан суетятся вокруг: ищут нужную пленку с языковым курсом.
Испанский? — удивилась Паула.
Это не для меня, пояснил он, а для матери, иначе ведь ей не договориться с продавцами. Мы впервые рискнули снять квартиру. И питаться будем дома.
Нет, Паула наотрез отказалась давать советы насчет отпуска и сердито отослала Урбан в абонементный зал: Люди стоят в очереди, ждут, я не понимаю, почему вам обеим надо быть здесь; потом она полюбопытствовала, как обстоят дела с проектом передвижки для домов престарелых.