Другая половина мира, или Утренние беседы с Паулой

Литвинец Нина Сергеевна

Что вы задумали? — спросила Паула, когда они возвращались от его друзей.

Заново начать историю Испании, ответил он, порвать с прошлым. Нет, никаких покушений на туристов. Мы выполним обещание свободы.

Дерзкая мечта о счастье.

Идея меж двух войн.

Кто ее не защищает, заявил Феликс, тот ее предает. И незачем тут болтать о счастье.

Надежда? — любопытствует Паула.

Вечером они увозят свою рыбу, и удочки, и складные стулья, и жен, и детей, и пустые термосы, замораживают улов, так же как зайцев, попавших под колеса на шоссе. Какой же дом нынче без морозильника?

Уровень

воды сегодня низкий. Раздолье для пиявок. Бутылочные горлышки, жестянки, обрезки труб в иле. Болотная вода полезна для здоровья.

Но летом, говорит Паула, природная гармония была в полном порядке. Я сама видела стрекозиную парочку. Знаешь, недавно мне приснилось море. Чтобы попасть на берег, нам пришлось несколько километров идти пешком и перебираться через сточную канаву. В море была не вода, а прямо клоака. Я полезла в нее только потому, что, когда приезжаешь на море, положено окунуться в прибой. Я начинаю побаиваться, говорит Паула, хотя все время твержу себе, что мы не умрем, пока живы.

Ты жива?

С запада по небу, которое теперь бледнеет уже к шести, летит пассажирский самолет. Упершись затылком в подголовник, Паула недвижно сидит рядом с Феликсом.

Самолет почти недвижен в рамке ветрового стекла.

На первый взгляд мысль о том, что Паула — как раз такой случай, который никому не уладить, кажется нелепой.

Обычно библиотекари не склонны нарушать порядок. Во все тяжкие пускаются, как правило, представители других профессий. Правда, успел уже появиться плакат, намекающий, что чтение оглупляет и воспитывает жестокость, ибо наш президент — тогда он еще не был президентом — ошибочно заключил, будто Генрих Бёлль написал некий роман под псевдонимом Катарина Блум [32] , однако же библиотекарей пока особо не прижимают. Население остерегают от них редко.

32

Героиня повести Г. Бёлля «Поруганная честь Катарины Блум».

Паула достаточно долго была счастливым образчиком молодой женщины, которая не привлекала к себе внимания. Совершенно необъяснимо, как она вообще умудрялась функционировать.

И вдруг ее прорвало — прорвало, и выплеснуло наружу, и опустошило; она стала впечатлительной и больше не объясняет свою впечатлительность одним только расстройством внутренней секреции, больше не воспринимает себя как вещь. Глянула на себя со стороны — и удивилась.

Пока только удивилась. Противодействия еще в помине нет. Есть разве что тенденция, легкая склонность. Склонность? Например, к некой дисфункции, хотя все должно быть превосходно.

Мать она больше не навещала. О брате почти думать забыла. Вальрафа с полки не убрала.

Отмахнулась от неприятностей, которыми обязана Урбан. Только сказала: Ну что может случиться? Ведь они без меня как без рук. Нет, с истерией семидесятых годов даже в Д. покончено.

Откопать другую Паулу? Зарытую, засыпанную, заросшую травой вредину, что таилась в ребенке, бледную немочь, что в

нетопленой спальне уже зачитывалась всякими чудными книжками.

Может, надо было поменьше читать? Не забивать себе голову книгами. Мытье головы и укладка волос в последнее время вздорожали, равно как и бензин.

Но есть и такие библиотекари, которые работают с книгами без ущерба для себя.

Паула аккуратно наклеила букву за буквой на белый картон: «НОВИНКИ ГОРОДСКОЙ БИБЛИОТЕКИ»; с помощью Феликса неумело пристроила эту надпись над стендом, где собирается регулярно раз в месяц выставлять новые книги.

Могли бы и рабочих пригласить, из ратуши, заметила Фельсманша.

А разве тут есть рабочие?

Как же, здание дало трещины.

Но ведь сеньор Перес сделал все как надо, ответила Паула, идя на поводу у собственной гордости, с тем чтобы смутить пожилую фройляйн. И добилась-таки своего.

Или, по-вашему, у него плохо получается?

Фельсманша чуть скривила губы в усмешке, повернулась и исчезла между стеллажами, хотя делать ей там было совершенно нечего.

Как хорошо — внести ясность, говорит Паула Феликсу. Она меня ненавидит. Зачем же я стану этому мешать?

Второй раз Феликс согласился помочь с большой неохотой.

Позвала бы рабочих, сказал он, что старуху-То провоцировать. Чем она тебе не угодила?

Ничем. Явного повода вроде бы нет. Разве только неодолимая потребность глубоко вздохнуть, покончить с одышкой. Оградить себя от астмы и окостенения суставов, регулярно при открытых окнах делая утреннюю зарядку.

В принципе ей бы не стоило давать возможность копаться в себе. Не привыкшая иметь дело с чувствами, Паула доходит до нелепостей. Нелепо думать о покупке дома в Испании. О том, чтобы хоть зиму проводить на юге. Да разве она сумеет вырваться зимой на юг? Зимой ей положено быть в городе, среди муниципальных стеллажей. И осенью, когда появляются книжные новинки, она должна быть здесь. Разве она посмеет послать к черту свою работу и удрать, смотать удочки? Лишиться счета в банке и поставить крест на будущей пенсии.

Прыгнуть вниз без всякой страховки, без сетки. Кто же прыгает, пока как следует не допекло?

Во всяком случае, не Паула.

До поры до времени она еще варит в кабинете утренний кофе, который Фельсманша не пьет, а скоро и Урбан не составит Пауле компании: в октябре она уходит.

Нет, сказала Урбан Пауле, более выгодных предложений она не получала. И вообще ни о каких библиотеках речи нет. Поедет с друзьями в Грецию, арендуют там землю, станут ее обрабатывать — начнут новую жизнь.

А как же компьютеры? — спросила Паула.

Пройденный этап, ответила Урбан.

В один миг беспощадно все поломать? Переметнуться от компьютеров к другой крайности?

Это возраст виноват? — спросила она у Феликса. Вы другое поколение, так, что ли?

Я все взвесила, уверяла Анетта Урбан, разобралась в своих неприятных ощущениях и сделала вывод.

Лучше все-таки укрыться в привычном? Варить кофе и смотреть, как струя кипятку льется на порошок в фильтре. С какой стати от этого отказываться?