Другая жизнь. Назад в СССР
Шрифт:
— Где это ты, Шелест, женских жоп насмотрелся? — спросила она.
Ирка почему-то покраснела. Про себя подумала, что ли? Так, то давно и по детству было, когда мы в одной ванночке летом плескались на жаре. Да и в трусах вроде.
— Одной тебе что ли взрослеть? — спросил я улыбаясь и опуская взгляд на Людкину грудь.
— Ой-ой-ой, какие мы взрослые, — жеманно проговорила она. — Да у тебя и девчонки-то нет, Шелест.
— Вот тут ты, Людока, ошибаешься, — есть у меня девушка. Только она в другой школе учится.
— Любочка твоя Шабанова, что ли? — спросила
— Нет, — покрутил я головой, — не Люба. Из тридцать третьей школы. Света зовут. А больше я вам, проклятые буржуинки, ничего не скажу. Ха-ха-ха!
Я так заливисто рассмеялся, что на меня оглянулись и укоризненно посмотрели обедавшие в уголочке учителя.
— Иди ты! — снова распахнула глаза Людка. — Шелест, ты что, в родной школе девчонку не нашёл? Это прямо не по-товарищески! Ха-ха! Не по-комсомольски! Ха-ха!
— Да-а-а, Мишка. Точно ты странный какой-то, — процедила сквозь зубы Ирка. — Где ты мог с ней познакомиться?
— Не важно.
— И что вы, уже целуетесь? — шёпотом спросила Людка. — Или это самое, а?
— А вот это, Людочка, секрет и огромная тайна, — улыбнулся я.
— Так-так-та-а-а-к, Шелест. Запишем, запишем… Что тебе наши девочки не нравятся.
— А это он, по принципу, что нет пророка в своём отечестве. Тут-то его все знают, а там можно и лапшу на уши навесить.
— Вот тут, ты, Ира, абсолютно права. Видите вы меня каждый день и привыкли, а потому не цените.
Людка снова захлопала ресницами. Специально она это делала, что-ли?
— Как и вы, балбесы, малолетние, — вдруг скривилась она.
— Что правда, то — правда, — согласился я, кивая головой, вставая и расшаркиваясь, махая перед собой невидимой шляпой с обязательным пером. — Приятного аппетита, мон амур.
— Ну, Шелест, ты, точно Ирка говорит, странный какой-то.
— Наверное — это любовь, — покивала головой Ирка. — Родители знают?
— Мои нет, а твои?
— Про кого? — снова покраснела Ирка.
Я просто улыбнулся.
— Всё! Адью, коллеги!
— Сам ты… Ха-ха-ха, — заржала Людка. — Вот придурок! За обед спасибо!
— Ага, — кивнула головой Ирка, с блинов во рту.
— Да, пожалуйста.
Я свою еду проглотил в три присеста. Что там той школьной столовской котлеты и тех двух блинов. Мне на один зуб. Я и по двадцать блинов за обед съедал на спор. Мама и бабушка к блинам приучили. Я и сам их жарю.
— Жарю-жарю-вжарю, — пропел я, сбегая по столовской лестнице. — Да-а-а, рановато ещё, ха-ха!
Отсидев ещё два урока без, как говорится, потерь, я убежал домой. К директору меня не вызывали, а сам я напрашиваться на встречу не хотел. Дома я закинул куртку в стиральную вертикальную машину, налив в неё воды и включил на стирку. Это была машинка «Приморье». Серая и алюминиевая, без автоматического отжима. До автоматов промышленности СССР ещё пыхтеть и пыхтеть. А за кордоном они уже годов
Мне вдруг стало тоскливо. Я вдруг узнал, что где-то есть — или были — микроволновки и мобильные телефоны, интернет и трёхкамерные холодильники с кондиционерами. Ну и стиральные машинки в которую кинешь вещи и вытащишь стиранные и отжатые. Была в СССР такая машинка «Вятка-автомат»[1], но, говорят, ломалась часто. Почему? А кто его знает?
Почитав «литературу» и сделав задание по «русскому», я отжал руками куртку, тренируя пальцы и вывесил её на балкон. Морозило. И на верёвках болталось задубевшее мамино нижнее бельё и юбка с кофтой, постиранные ею вчера. Я их снял и занёс домой. Обычно бельё копилось неделю, а в субботу была «большая стирка». Но мама часто стирала свою одежду само на руках и очень аккуратно, не занашивая. Как, в прочем, и отец. От них и я приобрёл такую привычку.
Прочитав по одному разу географию и астрономию, я снова сел за алгебру. Она у нас была ежедневным уроком. Завтра были труды, а потому «основных» предметов было всего четыре. Начались «тригонометрические функции» и это уже было серьёзно. Надо было выучить целых шесть параграфов. Синусы-косинусы, тангенсы-катангенсы. Из «новых» знаний про это я не почерпнул ничегошеньки и стал вникать в новую тему самостоятельно.
Проболтали мы со Шведом в туалете, до конца урока. Как его одного там оставишь и заявишься в класс? Людмила Давыдовна даже сама выходила и смотрела, как меня Швед отмачивает в умывальнике. Посмотрела-посмотрела и отправила в медпункт, но мы туда не пошли. Нормально себя я чувствовал. А на сердечко надо бы обратить внимание. Да-а-а…
Однако прошлая память кое-что помнила и зашевелилась-таки, получив информацию из учебника. Вспомнились и графики тригонометрических функций, и что такое радианные меры.
— И ведь спросит же обязательно, — подумал я про Людмилу Давыдовну и улыбнувшись, продолжил вникать в основы тригонометрии.
— Всё остальное — побоку, — подумал я и вздохнул. — Как я мог это перестать учить? А ведь перестал и из-за Светланы, да. Любовь-морковь вскружила голову. Она и сейчас из головы не шла, всплывая передо мной словно голограмма, так, что я вынужден был прилагать усилия, чтобы сконцентрироваться на предмете математическом, а не виртуальном. О! Слово какое?! Виртуальный! Не ещё такого слова! А у меня есть. Мля-я-я… Тангенс и котангенс числового аргумента это — тригонометрические функции, которые определяются как отношения определённых величин, связанных с числовым аргументом.
Тангенс числа t — это отношение ординаты к абсциссе точки единичной окружности, соответствующей числу t. В другой равносильной формулировке тангенс числа t — это отношение синуса этого числа к косинусу.
Котангенс числа t — это отношение абсциссы к ординате точки единичной окружности, соответствующей числу t. Другая формулировка: котангенс числа t — это отношение косинуса числа t к синусу числа t.
Область значений тангенса и котангенса — вся числовая прямая, то есть эти функции могут принимать любые значения.