Другие правила
Шрифт:
Где-то в животе тянуло от боли. Она посмотрела на него.
— И для меня. Но вы же обещали, что вернетесь. Я буду вас ждать.
— Конечно вернусь, — он провел рукой по ее щеке, — как можно скорее. Я хочу залог, Катрин. Залог вашей верности.
— Залог? — не поняла она.
— Залог того, что вы — моя.
— Что вы имеете в виду?
— Зачем ждать свадьбы? Мы любим друг друга.
— Вам недостаточно моего слова? — удивилась она и немного отодвинулась.
— Я вам верю, — сказал он, и снова притянул ее к себе, — но я страстно желаю вас. Я хочу, чтобы вы были моей сейчас, а не через долгое время.
— Я не могу, — сказала она, — всему свое время.
Повисло молчание, и только раскаты грома нарушали его. Катрин вся дрожала. Она только что отказала своему возлюбленному, и, хоть и старалась смягчить отказ, боялась, что обидела его.
Но Рене не обиделся. Он крепко сжал ее в объятьях, провел рукой по ее волосам, вынул гребень и волосы ее хлынули на спину.
— Что вы делаете, Рене?
Он задохнулся от страсти. От ненависти. От того беспощадного огня, который сжигал его внутренности. Грудь горела так, что казалось, что он проглотил факел. Это пылала и кровоточила рана, нанесенная ему Валери. Руки его тряслись, когда он стал развязывать шнуровку на спине Катрин.
— Рене, что вы делаете? — Катрин попыталась вырваться, но он уже крепко держал ее и не собирался выпускать.
— Я вас люблю, Катрин, — шептал он, — и не буду больше ждать!
— О чем вы? Отпустите меня!
Она с силой оттолкнула его и тут факел осветил выражение его лица. Глаза его горели, губы перекошены в жесткой усмешке. Вряд ли такое выражение могло быть у влюбленного в нее юноши. Катрин впервые в жизни по-настоящему испугалась. В одно мгновение она все поняла.
— Вы не посмеете! — воскликнула она, вырываясь, — вы не сделаете этого!
— Ты же любишь меня, Катрин, — прошептал он, — ты же сама этого хочешь!
— Нет, не хочу! Отпусти! Ты не посмеешь!
— Еще как посмею, — он дернул за корсаж и платье с треском разорвалось прямо посередине.
Катрин стало страшно до дурноты. Она отбивалась от его рук, стараясь стянуть ткань на груди, но это было бесполезно. Он был намного сильнее нее. Но страх давал ей силы сопротивляться.
— Неужели ты завел меня сюда только для этого? — кричала она, вырываясь.
В какой-то момент ей удалось ускользнуть, и она бросилась в соседнюю комнату. Но Рене ничего не стоило нагнать ее. Катрин бешено сопротивлялась, кричала, звала на помощь, умоляла, а он лишь смеялся в ответ.
— Кричи громче, давай! Может Робер и услышит тебя! Но лучше скажи, что любишь меня. Пусть будет все по взаимному согласию!
В этот момент она извернулась и укусила его за руку. Он поймал ее руки, скрутил и бросил на низенькую кровать. Наверное раньше на таких спали дети. Накинувшись на нее, Рене стал целовать ее губы, лицо, обнаженную грудь.
— Отпусти меня, отпусти, мне больно, — услышал он ее шепот и ослабил хватку.
Тут же Катрин взвилась, и с яростью дикой кошки, которую было трудно угадать в этой скромной и тихой девушке, вцепилась ногтями в его лицо и шею. Брызнула кровь. Чувствуя, что свободна, она бросилась к лестнице, но Рене успел схватить ее за платье, кинул обратно на кровать, и с проклятьями приподнял за волосы и несколько раз ударил по лицу. Катрин дико закричала, но он снова ударил ее, потом схватил какую-то веревку и ударил ее по обнаженному телу. Один раз, другой, третий. Катрин
— Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому, — услышала она его голос, но не узнала в этом нечеловеческом хрипе. Он склонился над ней — страшное, окровавленное искаженное лицо, — больно, значит? Так сейчас будет еще больнее.
Он снова ударил ее, содрав веревкой с ее тела кожу. Потом освободил от остатков одежды.
— Нет!
— Молчать! — рявкнул он. Страсть его, которой он и не знал в себе, бешеная, жестокая, вырвалась наружу. Только перед глазами стояло совсем другое лицо — не испуганное личико Катрин с ее мягкими тонкими чертами, а лицо Валери с бровями в разлет. И не Катрин он стремился причинить боль, он избивал Валери, которая не желала его знать, и поворачивалась к нему спиной. Он желал причинить ей боль и уже не мог остановиться.
Ужас и боль захлестнули Катрин. Она попробовала молиться, но оказалось, что не помнит слов молитв. Лицо его было совсем близко, и эти глаза, которые она любила и мечтала целовать, сейчас горели адским огнем. Все закружилось вокруг, к горлу подступила тошнота, а в ушах зазвенело. Руки больше не слушались ее. Еще удар, и Катрин на какой-то миг потеряла сознание. Она не знала, что происходит, не знала, сколько времени прошло до того, как в голове немного прояснилось и она снова увидела над собой лицо Рене. Только это было уже совсем другое лицо, то, к которому она привыкла.
— Катрин, Катрин! — шептал он, тряся ее за плечи, — прошу тебя, очнись, Катрин!
Гроза кончилась, но дождь еще барабанил по подоконнику. Он стоял на коленях перед ее ложем и сжимал ее руки в своих. В зеленых глазах застыл ужас.
Катрин с трудом повернула голову, приподнялась, ощутив боль во всем теле, и посмотрела на него.
— Прости меня, Катрин, — он прижался лбом к ее рукам, — я не знаю, что на меня нашло... я клянусь тебе, мы завтра же поженимся! Завтра утром! Я всю жизнь посвящу тому, чтобы загладить свою вину, только прости меня!
Дождь перестал. Стояла пугающая тишина. Откуда-то издалека доносились звуки музыки. Голова гудела, и Катрин с трудом понимала, что произошло. Она поднялась и стала одеваться. Платье было разорвано в нескольких местах, и она подумала, что в таком уже нельзя вернуться на бал. Рене дрожащими руками помог ей завязать шнуровку, стянул и завязал на груди разорванный шелк. Избавившись от наваждения и увидев под собой окровавленное обнаженное тело Катрин, он как будто нырнул в ледяную воду. Катрин тут была совершенно ни при чем, и ее-то он меньше всего хотел обидеть. Он на самом деле был готов посвятить жизнь этой девочке, чтобы только стереть эту ночь из ее памяти. И, заодно, из своей.
Катрин некоторое время молча смотрела на него, потом села на кровать и неожиданно для себя разрыдалась. Она рыдала и не могла остановиться, а он сидел рядом, опустошенный, перепуганный и абсолютно разбитый. Он не знал таких слов, которые могли бы утешить ее, и ужас от содеянного постепенно овладевал его сознанием. Рене дАнтуален никогда не был жесток и никогда не прибегал к насилию. Впервые в жизни столкнувшись со зверем в себе, он потерял всякие ориентиры. Его поступок не укладывался в голове, и он никак не мог осознать, что все это с Катрин проделал не кто-то еще, а он сам.