Другие. Солдаты вечности
Шрифт:
– Молодец, – похвалил Ермолович. – Сейчас начнется…
Словно услышав санинструктора, боевики вскочили и побежали вперед. Разведчики понимали, что это всего лишь перебежка. Поэтому, едва бандиты оторвались от земли, по разу выстрелили одиночными.
Понять, кто из них попал в цель, было нетрудно. Те, кого пули не зацепили, лежали смирно и головы не поднимали. Те же, кто встретился с пулей, корчились, и разведчики видели руки и ноги, появляющиеся из-за естественных укрытий.
Ответным огнем бойцы были прижаты к земле. Пули свистели беспрерывно и с надрывным
– Баскаков!.. – прокричал Жулин.
Особой необходимости корректировать поведение бойцов не было, каждый из них знал, что делать, но Жулин понимал – голос командира в такой ситуации бодрит.
Ухнула пущенная из подствольного гранатомета граната. Не долетев до позиции метров десять, она подняла облако пыли. Вокруг стоял свист такой интенсивности, что страшно было поднимать голову. Но все-таки Жулин, перевернувшись и проверяя, может ли двигаться, находясь за укрытием, прокричал еще раз:
– Баскаков!..
– Слушаю!
– Ты помнишь анекдот про узбеков?
– Не-а!
– А что за анекдот? – вжимаясь в землю под пулями, прокричал Акимов.
– Короче, летят солдаты внутренних войск в самолете домой, а прапорщик выходит из кабины и говорит: «Все, пацаны, приказ другой. Летим воевать…»
Попытка атаки боевиков прервала рассказ… Жулин плюнул и, поймав в прицел «вала» бегущего к нему боевика, нажал на спуск. Бандит рухнул, и ноги его, поспевая за туловищем, согнулись в коленях и взлетели над упавшим телом.
И вдруг вся цепь боевиков, около семидесяти ваххабитов, одновременно поднявшись, бросилась в атаку.
– Твою мать!.. – прохрипел Жулин и повернул голову к бойцам. – Огонь!..
Он поднял голову, осмотрел позицию. Оружие бойцов работало без остановки. Прапорщик с горечью думал о том, что произойдет, когда винтовки перегреются. Оставалась надежда на «боровы». «М60» стучали как станки в заводском цехе, валили бандитов и поднимали смерчи пыли в шеренге наступающих. Кончатся патроны – о них можно будет забыть и взяться за винтовки. Но это – две винтовки. У остальных к тому времени забьются сажей каналы стволов и стволы начнет рвать и раздувать. Были еще пистолеты, но это – для ближнего боя. Как и ножи…
Жилет Акимова был сорван с одного плеча пулей. Снаряжение съехало набок от постоянных резких движений, и вынимать новые магазины было неудобно. Изловчившись, лейтенант перевернулся на бок, расстегнул молнию и скинул жилет.
– Стольников придет! – прокричал Олег, не веря в то, что говорит. – Держаться!
Он знал: Стольников, скорее всего, погиб. Не будет и помощи. И здесь, и в Обычной Чечне их окружают только враги. Если кому-то и придет в голову проверить вход, у которого сейчас бьется насмерть разведгруппа, то через пару дней это сделают, не раньше. Но, скорее всего, их будут добивать ножами вот эти ублюдки, которым не оказалось места на земле… Отрежут головы тяжелораненым, поиздеваются всласть над оставшимися и, в конце концов, прикончат и их.
Сколько времени прошло
Жулин поднял винтовку и перекатился. Стрелять было невозможно – кровь заливала лицо, мешая вести прицельный огонь. Одна из пуль рассекла кожу на голове и задела, по-видимому, сосуд. В отчаянии и злобе он перекатился на спину, направил в сторону боевиков винтовку и расстрелял магазин одной очередью. Это был последний магазин. Когда патроны закончились, бросил «М16» и стянул со спины «вал».
Пока укладывался, пригибая голову, передергивал затвор, обратил вдруг внимание, что с позиции огонь ведется только из одного «М60». Работал пулемет Мамаева. Почему молчит второй?!
– Баскаков?! Баскаков!..
– Да здесь я, здесь!.. Заклинило, сука!.. Долбаные янки, не могут нормальный ротный пулемет сделать!..
– Русский ванька, сдавайся!.. – донеслось до Жулина. Вместе с этим криком пришло понимание, что боевики прекратили огонь. И вторая мысль – они продвинулись вперед метров на двести. Это значит, что между разведчиками и бандитами – сотня шагов.
– Зачем умирать?! Бросай оружие!
– Аллах акбар! – добавил кто-то из боевиков.
Третий голос предложил резать русских свиней.
И вдруг Жулин, надеявшийся на передышку, услышал грохот «борова» Баскакова. «Черт возьми! – пронеслось в голове прапорщика. – А могли побазарить с чехами пяток минут и по очереди оружие почистить!»
– Я тебе, сука, дам – бросай оружие! – орал сержант, превращая выбранную прицелом позицию боевиков в пыльное месиво. – Я тебе, сука, дам русского ваньку! Пидор безмозглый!..
Снова раздался грохот, и снова засвистело вокруг. Словно за спиной прапорщика стоял Краснознаменный хор Московского военного округа, и четыреста бравых свистунов выдавали ему в самое ухо трели соловьев. Пуль, казалось, и не было. Только – свист. Неугомонный, мерзкий, беспрестанный…
На самом деле пули были, и они были вполне реальными. Они гремели горохом по дверям за спинами бойцов и срывали кусками искусственный дерн с замаскированного входа.
Вести ответный огонь в такой обстановке не было возможности. Спрятавшись за убогие укрытия – кому досталась кочка, кому – ямка, бойцы ожидали если не окончания стрельбы, то хотя бы временной передышки, связанной с перезаряжанием боевиками оружия.
– Хорошо лежим! – взвыл от досады Ермолович.
А Жулин, вдавив лицо в траву и положив на затылок руки, слушал акцент выстрелов. Работало два вида оружия. Выстрелы из пулеметов, громкие, лающие, сыпались с частотой, при которой невозможно прицелиться. Огонь велся наугад, щедро, патронов у бандитов, видимо, хватало. «Калашниковы» трещали менее агрессивно, но легче от этого не становилось. После каждого свиста над головами разведчиков раздавались дополнительные звуковые эффекты от попаданий пуль, так что бойцы уже и перестали слышать друг друга в общей какофонии звуков.