Другой Париж: изнанка города
Шрифт:
– Что это такое?
– Осколок римского прошлого. Миниатюрный Колизей, каменный цирк. Здесь можно посидеть…
– А раньше ты музыкой уже зарабатывала?
– У нас так все студенты зарабатывают: и гнесинские, и мерзляковские. Только надо понимать, куда ехать. Во всех городах для музыкантов условия разные. Позапрошлым летом мы играли в Швеции, в Мальмё. Такой чудный городок, почти игрушечный! Так вот там, как оказалось, играть можно только до двух часов дня, а дальше – ни-ни! Бред какой-то. Приходилось потом переплывать пролив и вечером играть в Копенгагене. А в Швейцарии вообще засада, туда
Мы болтали и целовались под уютными кустами жасмина до самого вечера. Потом пошли на Перепелиный холм, где тоже довольно долго сидели, бродили, наслаждаясь удивительной нетуристической атмосферой другого Парижа, который надежно прячется за имперскими пафосными фасадами. Здесь нет туристов, суеты, торговцев, одни местные – «аборигены», которым до нас никакого дела. Идут себе не спеша домой, мамаши везут коляски, пенсионеры прогуливаются…
– Маша, ты когда-нибудь встречала в Париже клошаров?
– Что за вопрос? – удивилась девушка. – Конечно! Они – везде.
– А кто для тебя клошары?
– Те, кто бросает обычную жизнь, устает от нее или разочаровывается в ней. Уходит жить под мосты, в подворотни и не страдает от этого. Тот, кто ловит кайф в альтернативном существовании. Не нуждается в больших деньгах, квартирах, не заморочен на том, как содержать семью. Кто просто живет…
– Значит, те, кто ютятся в палатках на набережной, и есть клошары?
– А почему нет? – удивилась Маша. – Если им там хорошо?
Я поцеловал Машу в трогательный, беззащитный затылок. Она обняла меня, и мы долго сидели на скамейке, прижавшись друг к другу, пока Маша не вздрогнула и как ошпаренная не вскочила с места.
– Скорее, пойдем! Нам же уже пора! Костя будет ждать! Мы же играем сегодня вечером!
Мы в ускоренном темпе совершили обратный путь к Сорбонне. Потихоньку наплывали сумерки, людей и музыкантов на улицах становилось все больше.
Когда мы примчались, маленький ансамбль уже наигрывал что-то без скрипки и барабана. Костя посмотрел на нас укоризненно.
Весь вечер мы играли, переходя от одного небольшого кафе в другое. Я начал получать кайф от стучания кольцебросом, а близость Маши придавала удвоенную энергию. В двух ресторанчиках хозяева заведений предложили нам вино и кофе. Я заметил, что конкуренция среди музыкантов в Латинском квартале жестокая: одна музыкальная группа буквально через несколько минут сменяет другую.
Над вечерним и ночным Бульмишем неслись «Амурские волны» вперемешку с «Очами черными», французским шансоном и душевными мелодиями Свиридова.
Ближе к ночи мы перекочевали к Нотр-Дам. Там царил подлинный интернационал. Африканцы танцевали рэп. Латино американские девушки пели что-то задушевное на испанском и энергично двигали бедрами. А мы, с нашей скрипкой, флейтой и барабаном, напоминали парижанам и туристам о том, что есть на свете такая страна – Россия.
– Маша, а тут много постоянно живущих русских музыкантов? – спросил я в перерыве, услышав, что неподалеку «гастролирует» еще один аналогичный коллектив, только исполнители в нем – люди весьма почтенного возраста.
– Полно! – вздохнув, ответила она. – Многие становятся тут почти клошарами, живут постоянно,
Несколько дней спустя я гулял по саду Тюильри. Дивное место! Когда-то Екатерина Медичи, собираясь построить дворец, купила рядом приличный участок земли и разбила там итальянский сад. Потом последовало много нововведений, дизайнерских усовершенствований, в результате чего сейчас существует прекрасный парижский уголок – сад Тюильри. Это одно из излюбленных мест прогулок парижан и туристов. Здесь можно встретить кого угодно, начиная от томных бонн с розовощекими детишками и болонками и заканчивая туристами. Меньше всего я рассчитывал и тут встретить парижских бомжей. Но, вероятно, они действительно вездесущи…
Возле одной из дальних лавочек собралось человек пятнадцать бездомных. Перепутать нищих с другими людьми в Париже обычно непросто: только бомжи ходят везде со своими тележками и лохматыми собаками в антиблошиных ошейниках. Я подошел поближе. Посередине тусовки развевалось небольшое черное полотнище с молнией в круге. Бомжи что-то активно обсуждали.
Как следовало из лозунгов, написанных на картонках, с помощью которых обычно просят милостыню, я попал на сборище сквоттеров.
– Кто такие? – подумал я и решил остаться, незаметно присоединившись к их тусовке.
Выступал в этот момент какой-то экзальтированный мужичок в ярко-зеленом свитере, обмотанный пестрым шарфом.
– Я считаю, что в последнее время государство совсем распоясалось, – бесцеремонно заявил он, размахивая тщедушным кулачком. – Нам надо призвать политиков к ответу.
– Надо! Надо! – раздались негромкие ответные выкрики.
– Пресса, которая должна нас защищать, поливает нас грязью, не предоставляет нам эфира! Она выставляет нас сборищем асоциальных элементов, наркоманов, неудачников, оказавшихся за бортом жизни. Это есть ущемление наших конституционных прав!
– Что же делать? – простодушно спросил один, самый худой и пьяненький из бомжей.
– Нам надо активней бороться за свои права! Движение сквоттеров – это реальная сила в современной Франции. Вместе мы победим! Нам нельзя расслабляться. Попадаться на обещания и приманки государства. Мы должны сами брать то, что нам принадлежит!
– Это как? – поинтересовался другой любознательный бомж.
– В Париже полно сквотов – пустых квартир и домов. Они стоят и медленно рушатся, не принося пользы никому! Мы должны силой завоевывать себе территорию! Взламывать замки и двери, врываться в пустующие пространства! Нам нужны крыша над головой, письменный стол, мастерская для творчества и собственный душ! Мы ничем не хуже остальных, благополучных граждан. Среди нас столько писателей, которым негде писать, художников, которым негде поставить мольберт… Мы заслужили крышу над головой тяготами нашей жизни на улицах, о которых хозяева этих домов не имеют никакого представления!