Друзья, любовники, враги
Шрифт:
Само собой, дело не в том, что нормальные и умные люди не назначают свиданий. Бывает, что и назначают. Рекламные агенты назначают свидания провинциалкам. Разведенные женщины средних лет встречаются с пожилыми вдовцами. Королевы прилавков с футболистами. Все встречаются, кого ни возьми. Глория Стайн и та ходила на свидания… Но Саше свидание всегда представлялось чем-то вроде неловкого первого танца с незнакомым мужчиной, утомительной прелюдией перед постелью или супружеством.
Она стояла перед зеркалом и слышала стук своего сердца. На столе грудой лежали
Отбросив с лица волосы, она всматривалась в свое отражение. Заброшенный дом — дом, открытый ветрам. Заброшенный нужник — нужник, в котором не функционирует бачок. К чести сказать, она никогда не принимала вещи в их буквальном значении. Однако судьба хватила через край, когда обрушила на нее то, что произошло в Риме, даже если это было необходимо, чтобы забыть Карла. Отвернувшись от зеркала, она ненавидела себя за то, что принимала все так близко к сердцу, за свою беспомощность, но больше всего за то, что она уцелела, а другие погибли.
Она вдруг вспомнила, что отправиться в Рим ее надоумила мать. Именно Каролина Белль предложила Рим, восклицая, что Виа Кондотти как раз то чудодейственное местечко, которое лечит любые сердечные раны; улица, которая наполняет человека новыми желаниями, будит мечты и избавляет от неприятных воспоминаний и боли. Однако для Саши Рим стал тем местом, куда люди приехали за покупками и отдохнуть, а вместо этого нашли страдания и смерть.
В фойе она едва не прошла мимо него. Но не потому, что хотела, чтобы он заметил ее первым, а потому что плохо видела без очков. Несколько мгновений она вглядывалась в окружавший ее туман, потом все-таки достала и надела очки. И сразу же увидела его…
Он успел подстричься и помолодел лет на пять. Впрочем, может быть, просто хорошо выспался. Ей понадобилось какое-то время, чтобы собраться с духом, прежде чем войти в образ обаятельной и привлекательной. И она опустила глаза, чтобы посмотреть на его обувь. «Обувь — это лицо мужчины» — учила ее мать. Вот о чем, дескать, всегда нужно помнить. На Гидеоне были обычные черные с коричневым туфли. Самый подходящий цвет. Не серые или голубые, или, боже упаси, белые. До сих пор для Саши самой непостижимой загадкой было то, с чего это мать решила, что белые туфли непременно следует надевать накануне Дня поминовения, но никак не после оного.
Он уже был рядом с ней и слегка касался ее руки.
— Привет, — сказал он, оглядывая ее с головы до ног, — мне вас не хватало.
На нем был темно-синий костюм, прекрасно подогнанный под его атлетическую фигуру. Из нагрудного кармана выглядывал светло-голубой носовой платок. Не франтовато-распущенно вылезал, а просто скромно-старомодно выглядывал. Глаза Гидеона были такими же голубыми,
Когда они выходили на улицу, он чуть приобнял ее за талию, а швейцар у дверей взял под козырек. Дорогой черный «рено» ждал у подъезда. Швейцар распахнул перед ней дверцу, и она скользнула внутрь и устроилась на сиденье нога на ногу. Гидеон сел рядом, и она почувствовала его взгляд.
— У вас чудесная грудь, — заметил он.
Повернувшись к нему, она подумала о том, что благодарить его за этот комплимент глупо, а возмутиться или негодовать слишком по-ханжески. Кроме того, ведь никто не принуждал ее надевать белую шелковую блузку без лифчика. Она ничего не сказала, а он вдруг озаботился ее реакцией.
— Я вас не обидел?
Не прошло и минуты, а ее тело уже успело подвергнуться осмотру и обсуждению. Она снова задумалась. Ответь она сейчас утвердительно, то покажется ему глупой провинциалкой, ответь отрицательно — легкомысленной. Она прибегла к мудрости талмуда.
— А если да?
— Тогда я бы попросил вас простить меня, — ответил он, снова взяв ее за руку.
Загудели автомобили. Он отпустил ее руку и повел машину по авеню Георга V. Для полного счастья ей не хватало сигареты. Она смотрела, как в ответ на ее просьбу он роется в бардачке. Потом он положил ей на колени пачку «Мальборо» и щелкнул зажигалкой.
— Не знал, что вы курите.
— А я и не курю, — ответила она, доставая сигарету.
Он выглядел смущенным.
— Как насчет ужина в «Нормандии»? — предложил он, сворачивая на мост и выезжая на левый берег Сены.
— Почему именно в «Нормандии»?
— Просто там приятно. Вы когда-нибудь там были?
— Во время свадебного путешествия.
— Какая жалость.
— Почему?
— Потому что «Нормандия» пострадала от плохих воспоминаний.
— Но у меня нет плохих воспоминаний, — сказала она с улыбкой. — По крайней мере о «Нормандии». — Сказала и подумала, что защищать «Нормандию» все равно что напрашиваться на ужин.
— Пожалуй, — сказал он, — это вообще была не самая удачная мысль. Там слишком людно в это время года. И в основном, арабы.
— Вы говорите словно о военном конфликте.
— Просто я вел репортаж с оккупированной территории. Или вы единственная в нашей команде, кому позволено вести репортажи? — улыбнулся он.
Ей понравилось, что они, оказывается, в одной «команде», но решила промолчать.
— Вам действительно хочется курить? — спросил он, притормозив у светофора около Национальной ассамблеи.
— Да нет, не очень, — ответила она, и вытащив сигарету, прикоснулась кончиком языка к фильтру.
Он, должно быть, нажал какую-то кнопку, потому что она услышала, как щелкнули замки на дверцах.
— Я мог бы пригласить вас потанцевать в метро, — продолжал он, взяв ее руку, которая как раз оказалась на сиденье между ними.
— Потанцевать в метро, — повторила она.
В этом было что-то знакомое.
— Держу пари, вы никогда этого не пробовали, — сказал он, пожимая ей руку.