Дубль два
Шрифт:
— Прямо сейчас невыгодно будет. Полтора часа дашь мне? Получше получится, верно тебе говорю, Ярослав, — мастер отложил своё приспособление и опустил обратно очки, глядя на меня. Услышав собственное имя от человека, которого видел впервые, я замер, вскинув брови.
— Три монеты этого же номинала, этого же года и серии той же батюшка твой приносил, Павел Петрович, светлая ему память. Давно это было. Похожи вы. А нам глаз надо намётанный иметь, примечать всё — работа такая, — он улыбнулся, но как-то светло, бесхитростно, по-доброму.
— Спасибо, мастер. Я подожду, как скажешь, — кивнул я.
— Добро. К половине первого подходи, — он поднялся, одновременно выключая яркую настольную лампу и переворачивая табличку на стекле. Вместо «Добро пожаловать» на ней
Телефон предсказуемо сел. Аппарату было три года, экран на нём был чуть сколот снизу, но на качестве звука звонков это никак не отражалось. На качество поступающих новостей и сообщений — тоже не влияло. Хоть дядя Митя и говорил, что сломанные вещи лучше не держать рядом с собой. И вообще советовал поменять в ближайшее время то, на чём мог храниться отпечаток чужой злой воли.
Я запустил двигатель, попутно порадовавшись, что новый аккумулятор не сел за то время, пока меня не было — веры Женьку не было никакой. Подсоединив трубку к проводу от прикуривателя, дождался, пока она проморгается, прожужжится и придёт в себя. Стоило только ей ожить, как посыпались оповещения о звонках и сообщениях. Бывшая звонила семь раз. Шесть из них — этим утром. Судя по времени — как раз после того, как последний росток растворился в воздухе вонючим облачком. В то же примерно время были отправлены сообщения: «Ярик, где ты?», «Отзовись!» и «Мне нужна помощь, срочно перезвони!». Пожалуй, ещё позавчера это сработало бы. Сегодня — уже нет. Ещё одно сообщение было от неизвестного номера, со ссылкой на книжку про какого-то Диму Волкова на той самой платформе с «птичкой». Этот номер я переписал на листок блокнота, что всегда катался в нише на водительской двери, вместе с карандашом. После чего выключил телефон, глядя на то, как с экрана мне улыбается бывшая. Видимо, увидела сообщение, что я появился в сети, и сразу позвонила. Панической атаки больше не было. Даже злости не удалось ощутить. Лишь какая-то странная брезгливость, будто чёрные зародыши могли проникнуть в ухо прямо через динамик. Хотелось вымыть руки. И выбросить телефон. С этого и начал.
Руки помыть было особо негде, поэтому начал с того, что вынул симку, сломал пополам и бросил в урну возле киоска с выпечкой. Трубка полетела следом, вызвав удивлённый взгляд женщины, что как раз отходила от окошка, бережно заворачивая бумажный пакет с ещё тёплым батоном, прежде чем убрать в сумку. Мне до всего этого не было никакого дела. Кроме, пожалуй, аромата хлеба — слишком уж сытно и душисто пахло возле ларька. Подумав, я снова обошёл торговые ряды и, выстояв очередь из трёх страждущих, получил здоровенную шаурму и бумажный стаканчик с чаем. На будке с мясом в лаваше не было никаких опознавательных знаков или вывесок, она не хвасталась заметным издалека светлым пятном белой длани, как предприятия общественного питания Бабая Сархана, но всегда, сколько я себя помнил, находилась на этом месте и снабжала горожан вкусной и питательной шавухой, которую с одинаковым удовольствием брали и местные торговцы, и милиционеры, и проверяльщики из санэпидстанции. Последние, правда, предсказуемо угощались бесплатно.
На то, чтобы расправится с едой и чаем, обстоятельно и без спешки, ушло минут двадцать, не меньше. Выкинув в урну бумажку, стаканчик и салфетки, я зашёл на территорию Кремля сквозь Никольские ворота в древнем земляном валу, прошагал под липами до собора и уселся там на лавочке. Не помешала бы какая-нибудь хорошая книжка, конечно, но денег оставались сущие слёзы, и до книжного идти было лень. Тем более, что память моя теперь вмещала, пожалуй, больше некоторых библиотек.
Мастера помогали Хранителям и Странникам, живя, что называется, «в миру». У них были семьи и обычные заботы простых людей, хотя это, скорее, являлось исключением.
Странники, которых всегда было значительно больше Хранителей, но в этом и прошедшем столетиях всё равно кратно меньше, чем, например, до Революции, поддерживали связь между Деревьями. Тем, кто берёг покой и мир древних мудрых великанов, нельзя было покидать их. А передавать новости, знания и опыт не умели ни традиционные, ни современные приборы. Энергию, силу Дуба донести до Осины мог только человек, ставший на путь познания и изживший Тьму в себе. Даже такой начинающий, как я. За помощь Деревьям и Хранителям полагалась награда. Не золото или серебро, не закрытые техники нейролингвистического программирования или что-то вроде того. Просто частичка Силы. Что-то наподобие комиссии, если одевать стародавние тайны в понятные современные слова. Перенося энергию, Странник оставлял часть себе. Она же хранила и берегла его в пути от тварей, предупреждала об опасностях, помогала видеть то, чего простой человек не заметил бы никогда.
— У тебя всё в порядке, сынок? — участливый голос будто выдернул меня из странной неожиданной медитации, куда я нырнул, обратившись к новым, недавно обретённым знаниям.
— Спасибо, всё хорошо, — ответил я, повернувшись. Рядом стоял старец в церковном или монашеском одеянии — я не разбирался в них. Что-то вроде чёрной рясы, такого же цвета безрукавка и странная круглая шапочка на макушке. И светлое, молочно-белое свечение напротив сердца, напоминавшее формой семиконечную, кажется, звезду, что неторопливо шевелилась и пульсировала.
— Неужто у Митяя новый Странник нашёлся? — вскинул брови старик. Я даже проследил за его взглядом на мою грудь слева, но ничего не увидел. Дед был, судя по всему, тоже непростой.
— А как Вы узнали? — неожиданно сам для себя я перешёл на «мысленный» язык.
Монах вздрогнул, широко улыбнулся, как человек, что услышал слова родного наречия где-то далеко за границей после долгого перерыва, и ответил мне так же:
— Ты и Речи обучен? Никак Древо узрел? — глаза старика сияли.
— Да, — казалось, даже не произнесённые вслух слова «звучали» растерянно.
— Митяя-то я чую, да ещё удивился — неужто старый отшельник в такую силу вошёл? А это, оказывается, само Древо тебя наделило. Никак большую помощь оказал Ему? — дед всё больше напоминал того, кто встретил земляка вдали от дома и стремился сразу узнать как можно больше.
— Наоборот, скорее. Они сами помогли мне. С того света вернули. Ну, вернее, не пустили туда, — смутился я. Мимо шли две старушки-паломницы. Монах перекрестил их в склонившиеся платки. Удобно, всё-таки, без слов говорить — даже не прервался.
— Всякое бывает в жизни. Выживают не все, это да. Везучий ты парень. Вижу, дело у тебя? К Витальке, наверное, пойдёшь? — перед глазами будто появился образ той лавочки, где за стеклом сидел, склонившись над станком, сегодняшний Мастер. Только без очков и бороды, с волосами цвета «перец с солью», а не белыми.
— Да, он обождать велел, но уже подходит время.
Я скосил глаза на циферблат на левой руке. Над овальным зелёным полем в угловатой серебристой рамке корпуса скользил белый прямоугольничек на секундной стрелке. Время и впрямь подходило. Часы были отцовские, старая «Слава». Бывшей не нравились — ни пульс не показывали, ни шагомера в них не было. Я же теперь носил, не снимая. В парилке только расстегнул браслет, и то после того, как Алексеич напомнил.