Дублинский отдел по расследованию убийств. 6 книг
Шрифт:
— Просто нас здесь не любят, — спокойно ответила Эбби и потянулась включить «дворники».
Улица была длинной и пустой, небольшие светлые домики прятались в пелене дождя, а за ними темнели вершины холмов. Нигде ни малейшего движения, лишь стариковское шарканье да щелчок жалюзи.
— Езжай дальше.
— Черт знает что! — взорвался Раф. Он сжимал свой ботинок, словно оружие, так, что побелели суставы. — Ты должен его проучить, Джастин. Должен размазать то, что у него вместо мозгов, по гребаной дороге. — Он стал опускать вниз свое стекло.
— Раф! — резко сказала Эбби. —
— Почему? Почему мы должны позволить ему уйти?!
— Потому, — сказала я тихо, — что вечером я хочу спокойно пойти на прогулку.
Это, как я и предполагала, удержало Рафа от исполнения его намерения; не снимая руки с рычага, он уставился на меня. Джастин заглушил двигатель. Жутко заскрежетало сцепление, и он снова нажал на акселератор.
— Мило, — сказал он. Голос его срывался: любое проявление агрессии повергало Джастина в ужас. — Нет, вы только подумайте. Понятное дело, они нас не любят, но плевать-то зачем? Я ничего этому человеку не сделал. Притормозил, чтобы дать ему перейти. Зачем он так?
Я почти не сомневалась, что знаю ответ. В течение нескольких прошедших дней Сэм развернул в Гленскехи активную деятельность. Детектив, да еще из Дублина, в городском костюме, рыщет по домам, вторгается в гостиные с вопросами, дотошно копается в давно похороненных историях, и все из-за девицы из Большого дома, которую кто-то неизвестный пырнул ножом. Сэм, как всегда, сделал свою работу тонко и деликатно. Так что не он был объектом их ненависти.
— Просто так, — ответил Раф. Мы с ним как по команде обернулись, чтобы взглянуть на старика. Тот стоял на тротуаре у газетного киоска и, опираясь на палку, смотрел нам вслед. — Он это сделал, потому что он болотное чудовище и ненавидит всех, кроме своей жены или сестры. Что с него взять, урода…
— Знаешь что? — не оборачиваясь, холодно произнесла Эбби. — Меня тошнит, просто тошнит от твоего высокомерия. То, что он не ходил в привилегированную английскую школу, не делает его ниже тебя. И если Гленскехи для тебя недостаточно хороша, ты волен найти место почище.
Раф открыл рот и тотчас закрыл, брезгливо пожав плечами. От злости он дернул шнурок — тот порвался, и Раф выругался.
Будь тот старик моложе лет на тридцать — сорок, я запомнила бы его внешность, чтобы описать Сэму. Жаль, в список подозреваемых его не включишь — все-таки не тот возраст. От этих мыслей я даже поежилась. Эбби врубила громкость. Раф бросил обувь на пол и показал через заднее стекло два средних пальца. Я подумала: жди неприятностей.
— Хорошо, — сказал Фрэнк той ночью. — Я уговорил своего кореша в ФБР, чтобы его ребята еще немного покопались в этом деле. Сказал, что у нас-де есть основания полагать, что наша барышня смылась, потому что у нее был нервный срыв, а мы ищем следы и возможные причины. Кстати, а разве мы так не думаем?
— Я понятия не имею, что ты думаешь, дружище Фрэнки. Не проси меня лезть в черную дыру под названием «твоя голова».
Я сидела на своем любимом дереве. Опершись об одну половину ствола и уперевшись ногами в другую, я сумела положить на колени блокнот. Лунного света хватало
— Секунду.
Я прижала трубку к плечу и пошарила в поисках ручки.
— Смотрю, тебе весело, — подозрительно произнес Фрэнк.
— Я превосходно поужинала и посмеялась. Что, запрещено быть веселой? — Я исхитрилась выудить ручку из кармана куртки, не свалившись при этом с дерева. — Хорошо, диктуй.
Фрэнк раздраженно засопел.
— Ты там не слишком увлекайся. И не заводи шуры-муры. Вдруг тебе придется кого-то из них арестовать.
— Я думала, ты охотишься за таинственным незнакомцем в черном плаще.
— Я не делаю поспешных выводов. И плащ необязателен. Хорошо; вот все, что у нас есть, — ты же говорила, что тебе нужен обычный материал, так что не вини меня. Шестнадцатого августа двухтысячного года Лекси, вернее Мэй-Рут, сменила мобильного оператора ради более дешевых местных разговоров. Двадцать второго она получила прибавку в своей забегаловке, дополнительные семьдесят пять центов в час. Двадцать восьмого Чэд сделал ей предложение, и она ответила согласием. В первый уик-энд сентября пара отправилась в Виргинию, чтобы она познакомилась с родителями Чэда. Они утверждают, что девушка им понравилась. Подарила им цветок в горшке.
— Обручальное кольцо, — проговорила я, пытаясь совладать с голосом. — Она взяла его с собой, когда они расстались?
— Нет. Полицейские еще тогда допросили Чэда. Она оставила колечко на ночном столике, но это нормально. Она всегда оставляла его там, когда уходила на работу, чтобы не потерять или не уронить в тесто для картофельных оладий или еще куда. Колечко так себе, дешевенькое. Чэд — басист гранж-группы «Человек из Нантакета»; у них сейчас продолжительный вынужденный простой, и он работает плотником. У него ни гроша в кармане.
Мой почерк напоминал каракули, да и те ползли по листу под каким-то невероятным углом, а все из-за скудного света и неудобной позы, но я могла их разобрать.
— Что дальше?
— Двенадцатого сентября они с Чэдом купили игровую приставку, взяв совместный кредит, что, как я полагаю, наряду с прочими их действиями в те дни служит убедительным подтверждением совместных планов на будущее. Восемнадцатого она продала свой автомобиль, «форд» восемьдесят шестого года, за шестьсот долларов. Чэду сказала, что теперь, когда ей повысили зарплату, ей хочется купить что-то поприличнее. Двадцать седьмого она пошла к своему врачу с жалобой на воспаление уха — вероятно, подхватила во время плавания; он выписал антибиотики, и все прошло. А десятого октября она исчезла. Это то, что ты искала?
— Да, — сказала я. — Именно то, что я имела в виду. Спасибо, Фрэнки, душка.
— По-моему, — проговорил он, — между двенадцатым и восемнадцатым сентября что-то произошло. До двенадцатого все говорит о том, что бегство в ее планы не входило: она принимает предложение о помолвке, встречается с его родителями, они с Чэдом делают совместные покупки. Но восемнадцатого она продает свой автомобиль, а это, сдается мне, означает одно: наша барышня хочет наскрести деньжат, чтобы сделать ноги. Что скажешь на это?