Дублинский отдел по расследованию убийств. 6 книг
Шрифт:
Он недоверчиво взглянул на меня.
— Это правда, друг мой. Ты знаешь, и мы тоже знаем, что тебе не следовало разбивать лагерь в том доме. Ведь он же не твой, верно?
Ничего.
— Но, быть может, я ошибаюсь. — Я чуть усмехнулся. — Может, мы свяжемся с застройщиками и они сообщат, что ты внес немаленький задаток? Что, я должен перед тобой извиниться, а, приятель? Может, ты движешься вверх по имущественной лестнице?
— Нет.
Я зацокал языком и погрозил Конору пальцем:
— Так я и думал. Ах ты, шалун! Сынок, если в доме
Я поддал как можно больше снисходительности, и она заставила Конора нарушить молчание.
— Я никуда не проникал. Просто вошел.
— Пусть тебе адвокаты объясняют, что это одно и то же. Если, конечно, дело зайдет слишком далеко, что, — я поднял палец, — совершенно необязательно. Я же говорю, Конор, ты везунчик. Нас с детективом Курраном абсолютно не интересует какое-то вшивое проникновение — только не сегодня. Скажем так: когда двое охотников уходят на всю ночь, они ищут большую дичь. Если им удалось найти, к примеру, только кролика, они удовольствуются им, но если тот наведет их на след медведя, то они отпустят кролика домой, а сами пойдут за медведем. Следишь за мыслью?
В ответ я получил взгляд, полный отвращения. Меня часто принимают за напыщенного мерзавца, который обожает слушать собственный голос, и это прекрасно. Валяйте списывайте меня со счетов, теряйте бдительность.
— Сынок, я хочу сказать вот что: ты, фигурально выражаясь, кролик. Если наведешь нас на крупную дичь, тогда скачи своей дорогой. В противном случае твоя пушистая голова украсит нашу стену над каминной полкой.
— На что я должен вас навести?
Одна лишь эта вспышка агрессии в голосе Конора подсказала бы мне, что он и сам все знает. Я ее проигнорировал.
— Мы ищем информацию, а ты тот самый человек, который может ее предоставить. Когда ты выбирал дом для упражнений в незаконном проникновении, тебе страшно повезло. Полагаю, ты заметил, что окна твоего гнездышка смотрят прямо на кухню дома номер девять на подъеме Оушен-Вью. У тебя было свое личное реалити-шоу, двадцать четыре часа в сутки.
— Самое скучноереалити-шоу в мире, — сказал Ричи. — Разве ты не предпочел бы найти, например, стрип-клуб? Или компанию девочек, разгуливающих топлес?
Я погрозил ему пальцем:
— Мы же не знаем, было ли оно скучным, правда? Именно это мы и хотим выяснить. Конор, дружище, рассказывай: люди в доме номер девять скучные?
Конор обдумал вопрос, прикинул, какую опасность он таит.
— Там семья, — сказал он наконец. — Мужчина и женщина. Мальчик и девочка.
— Офигеть и не встать, Шерлок. Прошу прощения за мой французский. Это мы и сами сообразили, не зря ведь нас называют детективами. Какие они? Как проводят время? Ладят между собой
— Никто не орет. Раньше они… — Снова грусть в голосе — тяжелая и глубокая. — Раньше они играли в игры.
— В какие? В «Монополию»?
— Теперь я понимаю, почему ты их выбрал. — Ричи закатил глаза. — Увлекательное зрелище, да?
— Однажды они построили на кухне форт из картонных коробок и одеял. Играли в ковбоев и индейцев, все четверо; дети лазили по отцу, делали боевую раскраску маминой помадой. По вечерам, когда дети спят, он и она сидели в саду с бутылкой вина. Она массировала ему спину. Они шутили, смеялись.
Такой длинной речи мы от него еще не слышали. Ему до смерти хотелось поговорить о Спейнах, он буквально мечтал об этой возможности. Я кивал, и, достав блокнот, начал рисовать в нем каракули, притворяясь, что делаю пометки.
— Конор, дружище, у тебя отлично получается. Именно такие сведения нам и нужны. Продолжай. Говоришь, они были счастливы? Это был крепкий брак?
— Это был прекрасный брак. Прекрасный, — тихо сказал Конор.
Был.
— Он ни разу не сделал ей ничего плохого?
Конор рывком повернул голову в мою сторону. Покрасневшие распухшие глаза, серые и холодные словно вода.
— Что, например?
— Это ты мне скажи.
— Раньше он постоянно приносил ей подарки, разную мелочь: хороший шоколад, книги, свечи — она любила свечи. Случайно столкнувшись на кухне, они целовались. После стольких лет вместе они по-прежнему были без ума друг от друга. Он бы скорее умер, чем причинил ей боль. Понятно?
— Ладно-ладно, — поднял я руки. — Спросить-то нужно было.
— И вот вам ответ. — Конор даже не моргнул. Кожа под щетиной казалась грубой, обветренной, словно он слишком много времени провел у холодного моря.
— Спасибо. Именно для этого мы здесь и собрались — чтобы выяснить факты. — Я аккуратно сделал пометку в блокноте. — А дети? Какие они?
— Она… словно куколка, словно девочка из книжки. — Боль в голосе Конора, казалось, сейчас выплеснется на поверхность. — Всегда в розовом. У нее были крылья феи, она их носила…
— Она? Кто «она»?
— Девочка.
— А, да ладно тебе, парень, хватит играть. Ты ведь знаешь, как их зовут. Что, они никогда не кричали друг другу в саду? Мама ни разу не звала детей ужинать? Ради бога, называй их по именам: я слишком стар, чтобы разбираться во всех этих «он, она, его, ее».
— Эмма, — тихо сказал Конор, словно боялся повредить имя.
— Точно. Давай про Эмму.
— Эмма обожала домашние дела — надевала фартучек, лепила булочки из рисовых колечек. У нее была игрушечная школьная доска; Эмма сажала перед ней кукол и изображала учительницу, рисовала на доске буквы. Брата тоже пыталась учить, но он не мог усидеть на месте — разбрасывал кукол и убегал. Она была тихой. Веселой.