Дублинский отдел по расследованию убийств. 6 книг
Шрифт:
Некоторым нравится хамство. Им кажется, это круто, это и есть реальная жизнь, а если надо, от него легко избавиться и освоить приличные манеры и культурное произношение. Но хамство не выглядит так уж обаятельно, если вы выросли рядом с ним и вся ваша семья барахталась из последних сил, лишь бы только удержаться на поверхности. Я люблю деликатность, людей спокойных и мягких, мягких как бархат.
Я напомнил себе: вовсе не обязательно становиться лучшим другом Конвей. Достаточно быть просто полезным, полезным настолько, чтобы попасть в поле ее начальственного радара, и действовать дальше.
— Софи. Это Антуанетта. —
— Да, хорошо. А у тебя? Слушай… У меня тут для тебя фото… Нет, дело Харпера. Меня интересуют отпечатки, но не могла бы ты заодно проверить и саму фотографию, а? На что снимали, когда, где, на чем распечатана. Все, что сумеешь выяснить. — Она поднесла конверт поближе к глазам. — И на ней наклеены слова. Вырезанные откуда-то, как в письмах про выкуп. Попробуй выяснить, откуда их вырезали, ладно? Да, знаю. Но сотвори для меня чудо. Пока, увидимся.
И повесила трубку. Вытащила из кармана смартфон, сфотографировала карточку: лицевая сторона, оборотная, поближе, подальше, детали. Отошла к принтеру в углу, распечатала. Вернулась за стол и недоуменно уставилась на меня.
Я не смутился.
— Ты все еще здесь?
— Я хотел бы работать с вами вместе над этим делом, — ответил я.
Усмешка.
— Не сомневаюсь. — Она уселась обратно в кресло, вытащила из ящика стола еще один конверт.
— Вы же сами сказали, что вам не удалось ничего добиться от Холли Мэкки и ее одноклассниц. Но мне она доверяет, даже симпатизирует, настолько, что принесла мне это. И если она согласилась со мной поговорить, наверняка убедит и своих подружек со мной побеседовать.
Конвей поразмыслила, чуть вращаясь в своем кресле из стороны в сторону.
— Ну что вы теряете? — настаивал я.
Может, акцент сыграл свою роль. Большинство копов родом из маленьких городков, из деревень; никто не любит хитроумных дублинцев, которые считают себя центром вселенной, когда всем известно, что на самом деле пуп земли — их родной Баллигленжопинг. А может, ей нравилось то, что она обо мне слышала. Как бы то ни было, она написала на конверте имя, сунула внутрь карточку. Сказала:
— Я отправляюсь в школу посмотреть на эту их доску, побеседовать кое с кем. Можешь поехать со мной, если хочешь. Если окажешься полезен, потолкуем, что делать дальше. Если нет — можешь проваливать обратно в свои Нераскрытые Преступления.
У меня хватило ума не завопить "Ура!", поэтому я произнес лишь:
— Звучит неплохо.
— Тебе не нужно позвонить мамочке и сказать, что не вернешься домой?
— Мой босс в курсе. Нет проблем.
— Отлично, — констатировала Конвей. Решительно отодвинула стул. — Введу тебя в курс дела по дороге. За рулем буду я.
Кто-то тихонько многозначительно присвистнул нам вслед. Сдавленные смешки. Конвей даже не обернулась.
2
В первое воскресенье сентября пансионерки школы Святой Килды возвращаются с каникул. Они возвращаются в школу под ясным голубым небом, и лишь крошечные клинья птичьих стай, мелькающие в самом уголке картины, нарушают ее все еще летнее настроение. Возвращаются, радостно вереща,
На Холли навалилось столько новостей и новых ощущений, что ей остается только держаться, сохранять непроницаемое лицо и надеяться, что рано или поздно она привыкнет. Она проволокла чемодан по плитке незнакомых коридоров жилого крыла в свою новую спальню; жужжание колес эхом разносилось под высокими потолками. Повесила на свой крючок желтые полотенца, расстелила на своей кровати одеяло в желто-белую полоску, все еще хранящее запах пластиковой упаковки и аккуратные фабричные складки. Их с Джулией кровати стоят у окна, Селена с Беккой все-таки позволили им выбрать. Отсюда, через стекло, под новым углом, территория школы выглядит по-другому: таинственный сад, полный укромных закутков, которые можно исследовать и использовать, если ты достаточно проворна.
Даже столовая выглядит иначе. Холли привыкла видеть ее в обеденные часы, бурлящую народом, трескотня и толчея, все перекрикиваются через столы, одной рукой едят, другой строчат эсэмэски. А в первый день ко времени ужина суета уже иссякла, девчонки сбиваются в маленькие кучки между длинными рядами пустых столов, лениво ковыряются в салате и фрикадельках, и в воздухе висит невнятное бессмысленное бормотание. Свет мягче, чем во время обеда, и почему-то вечером столовский запах гораздо сильнее, запах тушеного мяса и уксуса, нечто среднее между аппетитным и тошнотворным.
Впрочем, не все тихо бормочут себе под нос. Джоанна Хеффернан, Джемма Хардинг, Орла Бёрджесс и Элисон Малдун сидят через два стола от них, но Джоанна считает само собой разумеющимся, что все окружающие просто мечтают услышать каждое слово, исходящее из ее уст, и даже если это не так, большинство предпочитает с ней не связываться.
— Ну привет, это же написано в "Элль", ты что, не читала? Это должно быть ваще обалденно, и, слушай, без обид, Орл, но согласись, тебе бы очень пригодился офигенный эксфолиатор!
— О боже. — Джулия морщится и выразительно потирает ухо, обращенное в сторону Джоанны. — Надеюсь, за завтраком она так не орет. А то я с утра не человек.
— А что такое эксфолиатор? — интересуется Бекка.
— Такая штука для кожи, — поясняет Селена. Джоанна и ее подружки используют каждый совет модных журналов по поводу того, что нужно делать с кожей, волосами и целлюлитом.
— Звучит как название удобрения.
— Как оружие массового поражения, — уточняет Джулия. — А они — армия дроидов-пиллеров, выполняющих приказы властелина. Эксфолиируем всё!