Дублинский отдел по расследованию убийств. 6 книг
Шрифт:
Проходя мимо холма, ведущего на поляну, Крис оборачивается.
— Эй, — окликает он, — а пойдем туда, наверх.
Вновь тревожный укол, темные тени за спиной шевельнулись.
— Тут внизу есть прекрасное местечко, — возражает она.
— Только на минутку. Это место напомнило мне кое о чем.
Она не может придумать повода отказаться. Взбирается по склону рука об руку с Крисом и уговаривает себя, что, возможно, сама поляна поспешила на помощь, она сохранит ее здравомыслие и убережет от соблазна, но на самом деле знает:
В самом центре Крис останавливается, запрокинув лицо к звездам. Он тихонько улыбается, будто самому себе.
— Здесь хорошо.
— А о чем это тебе напомнило?
— Есть одно место, недалеко от моего дома. — Он говорит, глядя на деревья, и смотрит так, словно понимает, что они живые и разумные, словно хочет запомнить каждую деталь. — Просто старый дом, викторианский или как-то так, я не разбираюсь. Я его нашел еще в детстве, лет в семь; он был пустой, знаешь, вот настоящий заброшенный дом — дыры в крыше, окна разбиты и заколочены… А вокруг огромный сад. Там в дальнем углу было такое же кольцо деревьев, как здесь. Деревья другие — не знаю, как называются, тут я несилен, — но все равно очень похоже. Вот об этом напомнило.
Поймав ее взгляд, он смущенно дергает плечом и напускает на себя прежний легкомысленный вид. В эсэмэсках они обсуждали такие темы, о которых Селена даже не заговаривала с девчонками, но вот так, живьем, это совсем иначе. Они стоят так близко, что можно почувствовать мурашки, бегущие по коже другого.
— Ну, то есть теперь я туда больше не лазаю. Пару лет назад дом купили, теперь ворота запирают. Как-то раз я забрался на стену, заглянул, перед домом стояли машины. Не знаю, живут они там, или просто отремонтировали, или что. Неважно. — Отойдя в сторону, он принимается ворошить ногой низкий кустарник. — А тут зверье какое-нибудь живет? Кролики там или лисы?
— Ты туда ходил, когда хотелось побыть одному?
— Ага, — помедлив, оборачивается Крис. — Когда дома не все ладилось. Иногда я вставал очень рано, часов в пять утра, и уходил туда. Просто посидеть. В саду, а если шел дождь — внутри. Потом возвращался домой, пока все еще спали, и забирался обратно в кровать. Никто так никогда и не узнал, что я сбегал погулять.
И сейчас это опять он, тот самый парень, чьи слова она держала в ладонях, как светлячков.
— Я никогда никому об этом не рассказывал, — признается он. И улыбается, отчасти испуганно, отчасти смущенно.
Селене хочется улыбнуться в ответ и тоже рассказать, как они приходят на эту поляну, но пока не может; прежде надо прояснить кое-что, не дающее покоя.
— Этот телефон, что ты дал мне.
— Тебе понравился? — Но смотрит в сторону, куда-то под кипарисы, хотя в кромешной тьме все равно ничего не разглядеть. — Да здесь, наверное, и барсуки водятся.
— У Элисон Малдун точно такой же. И у Эйлин Рассел, она годом
Крис смеется, но как-то агрессивно, и больше не похож на парня, которого она знает.
— И что? У тебя не может быть такого же телефона, как у других девчонок? Слушай, я думал, ты не из таких.
Селена вздрагивает и сникает. Она не может найти правильные слова, чтобы не испортить все окончательно. И поэтому молчит.
Крис начинает кружить по поляне, как сердитый пес.
— О’кей. Ладно. Да, я давал такие же телефоны другим девушкам. Не Элисон Как-там-ее, но другим да. И еще паре-тройке. И что? Я тебе не принадлежу, знаешь ли. Мы с тобой даже не встречаемся, мы не пара. Какая тебе разница, с кем еще я переписываюсь?
Селена продолжает молчать. Наверное, это наказание, думает она. Сейчас ее высекли, а потом он уйдет, а она потащится к себе сквозь ночь, молясь, чтобы ничто не подкралось к ней из окружающего мрака, привлеченное запахом крови, сочащейся из ее ран. И все будет кончено.
Крис останавливается. Резко встряхивает головой.
— Прости, — говорит он. — Я не должен был… Но те девушки, это же все было давно, несколько месяцев как. И я ни с одной из них больше не общаюсь. Клянусь. О’кей?
— Я не совсем это имела в виду, — говорит Селена. — Как раз это мне все равно. — Ей кажется, что она и правда так думает. — Я вот о чем: когда ты говоришь, что никогда никому не рассказывал о чем-то, я не хочу гадать, не рассказывал ли ты ровно ту же историю еще куче народа, всякий раз приговаривая: "Я никогда никому этого не говорил".
Крис открывает рот, и Селена понимает, что он сейчас готов разорвать ее в клочья и никто никогда не соберет эти клочки обратно. Потом он с силой трет щеки, обхватывает затылок ладонями.
— Я, кажется, не знаю, как это делать.
Селена ждет. Она тоже не знает — не знает, на что надеяться.
— Наверное, мне лучше уйти. Можем продолжать переписываться; уж лучше так, чем устраивать свидания, где все идет наперекосяк.
— Но ведь не обязательно все должно идти наперекосяк, — выпаливает Селена, не задумываясь.
— Да? Мы тут всего две секунды, а посмотри на нас. Не надо было мне приходить.
— Не нагнетай. Мы отлично посидели тогда на ступенях. Нам просто нужно разговаривать. Нормально.
Крис недоуменно таращится на нее, а потом понимает.
— Хорошо. Я сказал правду. Я никогда никому не рассказывал раньше про этот дом.
Селена кивает:
— Вот видишь? И как, трудно было? — И улыбается, и получает в ответ немножко ошарашенный, но радостный взгляд.
Крис шумно выдыхает:
— Кажется, живой.
— Ну вот, и тебе не нужно сбегать. И ничего не наперекосяк.
— Мне надо было честно сказать насчет телефона. Вместо того чтобы…
— Да.
— Я вел себя как козел. Блин, по-дурацки вышло. Прости.