Дунечка и Никита

Юлиан Семенович СЕМЕНОВ

ДУНЕЧКА И НИКИТА

– Идиоты, - сказал Никита.
– Пустите, спать хочу.

Он лежал на кровати одетый. Он лег под утро, потому что всю ночь просидел над книжками по актерскому мастерству. Голову он накрыл подушкой, чтобы не слышать шума с улицы. Улица просыпалась рано. Дворник сонно переругивался с милиционером и громко шаркал метелкой по сухому тротуару. В доме напротив, на втором этаже, в третьем окне слева, мальчик в очках садился за рояль по утрам и наяривал гаммы. Никита часто разглядывал

его в бинокль. У очкастого мальчика были короткие пальцы и веснушчатый нос. Никита его ненавидел.

Степанов снова тронул Никиту за плечо.

– Ну?
– спросил Никита из-под подушки.
– Чего?

– Вставай.

– Гады вы все. Мучаете человека.

– Мы привели Дуню, - сказал Степанов.

Никита сбросил подушку, сел на кровати и стал тереть лицо. Он тер лицо обстоятельно, разминая мышцы по системе йогов.

– Все-таки да?
– спросил он.

– Что я могу поделать?

– Когда?

– Назначили на десять утра.

– Кто судья?

– Черт его знает. У тебя нет ничего выпить?

– Нет, потому что пить нехорошо, если сражаешься или когда пишешь. Так, кажется, у Папы... А я сегодня сражаюсь. Ну-ка, стань. Колоссальный прием... Протяни левую. Захватываю у кисти, понял? Рывок на себя, ногу вперед с резким выбросом - и ты в партере.

– Я, милый, на галерке.

– Слушай, у меня сегодня зачет по драке, а может, еще консультация по мастерству. Что я стану делать с Дунькой?

– Нам ее не с кем оставить.

– А как ее будут делить?

– Отстань, а?

– В холодильнике есть прекрасный квас. Хочешь? Могу выдать.

– Я хочу выпить.

– У тебя, кстати, деньги есть?

– Есть.

– Одолжи десятку.

– На.

– До, ре, ми, фа, соль, ля, си, мне спасибо, вам мерси, - сказал Никита и пошел в ту комнату, где Надя сидела с Дунечкой.

– Здорово, сестреночка, - бодро сказал Никита и поцеловал Надю. Племяшечка, привет.

– А я сегодня весь день с тобой буду, - сказала Дуня.

– Мешать станешь?

– Конечно.

– Выдеру.

– Меня драть нельзя, я нервная.

– Вы оба понимаете, что творите?
– спросил Никита.
– Может, отложите ваш бракоразводный про...

– Никита!
– Надя показала глазами на Дуню.

– Ничего, говорите, я вас не буду слушать, - сказала Дунечка и приложила пальцы к ушам, - я вместо этого смотреть буду.

– Пожалуйста, не отпускай ее ни на шаг, - сказала Надя, - нам просто не с кем ее оставить, понимаешь? Никого нет, кроме тебя.

– Мама вернется послезавтра...

– Я не виновата, что все это назначили на сегодня.

Дунечка пошла в ту комнату, где у окна сидел Степанов. Она шла, подпрыгивая на носочках.

– Смотри, - сказала она, остановившись возле двери.
– Я умею на самых кончиках, как балерина.

– Ах ты рыбонька моя, - сказала Надя и вышла на кухню.

Никита пошел следом за ней.

–

Еще ж не поздно, - сказал он.
– Ты ведь любишь его.

– Я его ненавижу.

– Он тебя любит.

– Он негодяй, я его видеть не могу.

– Ты без него повесишься через полгода.

– Ну и пусть.

– А как вы будете с Дунькой?

– Она будет со мной.

– Она будет без отца.

– Она будет со мной, - повторила Надя, - ясно тебе? И вообще, не суй свой нос туда, куда не надо.

– Как с Дунькой сидеть, так <Никиток>, а как говорю правду - так <не суй нос>. Ты - сумасшедшая.

– Сам очень хороший.

– Мне по долгу велено, я - артист. Артист обязан быть сумасшедшим, иначе он станет дерьмом.

Никита ушел в ванную, залез под душ и задернулся занавеской. Он плескался и повизгивал тонким голосом.

– Надька, - крикнул он, - потри спину.

Надя выключила газ, поставила медную кофейницу на стол и пошла в ванную.

– Какой долдон вымахал, - сказала Надя, - а вроде вчера я тебя грудного купала.

– Не подглядывай, - сказал Никита, - я тебя стесняюсь. Слышь, Надьк, а чего ты такая красивая перед разводом стала? Влюбилась? Или страдание делает женщину прекрасной?

– Страдание. Нагнись ниже.

– Больно дерешь!

– Не кричи. У тебя спина грязная.

– Спина - не душа, прожить и с такой можно. Слушай, а вот для вас имеет значение, какая у мужчины фигура?

– Конечно.

– У меня ноги тонкие.

– Дурашка, - сказала Надя, - это красиво.

Она села на край ванны и заплакала. Плакала она по-детски: у нее катилось по щекам много слез и сразу же краснел нос.

– Идиоты, - сказал Никита, - вы идиоты. Выйди, я буду вытираться.

Степанов сидел возле окна, а Дунечка танцевала посреди комнаты. Она любила танцевать.

Степанов смотрел на дочь и вспоминал, как семь лет назад в такой же летний день Дунечку привезли из родильного дома.

Есть разница в том, как относятся к новорожденному мать и отец. Надя подолгу просиживала возле Дунечки - сморщенной, коричневолицей, пищащей хриплым голосишком, - и смотрела на нее с умилением, и находила сходство: <Уши у нее твои, и брови твои, и подбородок твой>. А Степанов смотрел на этот пищащий комочек с осторожным любопытством, не видел никакого сходства, но соглашался с Надей и недоуменно хмыкал: <Моя дочь...>

Люди - те же позвоночные, только высшая их форма. Волчица облизывает детеныша, подолгу глядит на него, положив длинную морду на толстые лапы, а волк гуляет себе по лесу, мимо слепых волчат проходит равнодушно - не придавить бы, - и только. Волк начинает брать детеныша с собой, когда тот делается постарше и когда мать уже не смотрит на него с такой нежностью, а порой даже прикусит за загривок, если что не так. У зверей младенчество принадлежит матери, зрелость - отцу. У людей - так же.