Дунечка и Никита

Семенов Юлиан Семенович

– Почему сумасшедший?
– спросила она.

– А потому что он спит на корточках.

– Боже, какой ребенок!
– сказала режиссер.
– Она прелестна.

– А далеко еще до халтуры?
– спросила Дунечка Никиту.

– Что?
– не поняла режиссер.
– Что ты спросила, маленькая душенька?

Никита сжал руку племянницы, и Дуня вскрикнула:

– Больно!

– А вон там за дверью живет лев, - сказал Никита, - он поедает болтушек, поняла?

– А дверь заперта?

– Пока

заперта, но если будешь болтать, открою.

– А меня он съест?

– А что - чикаться, что ли, с тобой? Ам - и с приветом!

– А я у него живот саблей разрежу и убегу.

– А у тебя сабли нет.

– А я куплю.

– А у тебя денег нет.

– А я сначала куплю деньги, а потом на них куплю саблю.

– А где ты купишь деньги?
– заинтересовался Никита.

– Как где?
– удивилась Дунечка.
– У папы.

– Сейчас мы вас догоним, - сказал Никита режиссеру, - у Дунечки ботинок расшнуровался.

– Что ты, Никиток, - сказала Дунечка, - совсем даже не расшнуровался.

– Это ты не чувствуешь. Ну-ка, стой.

Режиссер медленно пошла вперед, а Никита, опустившись перед Дунечкой на колени, прошипел:

– Молчи о халтуре, поняла?!

– Почему?

– По кочану. Много будешь знать - рано состаришься.

– А почему говорят <по кочану>, а не <по кочерыжке>?

– Евдокия, хватит! Поняла? У меня голова стала распухать. Пошли.

Никита сделал вид, что завязал Дуне новый узел на ботинке, и они побежали следом за режиссером.

– У вас были связи?
– судья обратилась к Степанову.

– Какие?

– Интимные.

– Что вы понимаете под словом <интимные>?

– Вы не ребенок. Отвечайте, пожалуйста, по существу.

Если художник сразу добьется успеха, то он до конца жизни своей остается ребенком - во всех проявлениях, и его будет принимать именно таким та женщина, которая его полюбит. Настоящий художник останется и в зрелости одержим чувствами неистовыми и моментальными.

Если же путь к большому признанию был труден и сложен, тогда женщина, которая прошла с художником этот путь, привыкает к тому, что он делается постепенно многоопытным и мудрым, и не хочет ничего прощать, и перестает видеть в нем ребенка. И тогда, в какой-то напряженный миг неудачных поисков отчаянье захлестывает его, ищет себе выхода - яростного, бессмысленного и неразборчивого...

– Нет, - ответил Степанов после долгой паузы, - интимных связей у меня не было.

– Почему вы делаете такое многозначительное ударение на слове <интимные>?

– Потому что я отвечаю на ваш вопрос по существу.

– Ну, хорошо, а просто связи у вас были?

– Это ведь к нашему вопросу отношения не имеет, насколько я мог понять из заявления, написанного моей женой. Это касается нас с женой, а вернее, это касается одного только меня.

– Почему

вы так думаете? Разрушая семью, вы наносите вред не только вам и вашим близким, но и обществу.

– Что-то у Энгельса этого не было, - хмыкнул Степанов.

– Вы что, шутки сюда пришли шутить?
– спросила судья.

– Кот, Кот!
– крикнула режиссер в микрофон.
– Больше экспрессии, не бойтесь мяукнуть так, чтобы детям стало страшно. Вы хищник, вы злодей. Ну-ка, снова.

– Мяу!
– заорал Никита.
– Мя-а-ау!

– Вот теперь хорошо!
– обрадовалась режиссер.

– Так коты не кричат, - сказала Дунечка громким шепотом.
– Так никто не кричит вообще.

Она сидела на стуле в углу комнаты, возле окна, и смотрела, как актеры репетировали сказку.

– Тихо!
– сказала режиссер.
– Тише, девочка, ты мешаешь тетям и дядям. Снова!

– Мяу! Мя-а-ау!
– снова заорал Никита.
– Ряба, сейчас я потаскаю всех твоих цыплят!

– Цыпляточек!
– крикнула режиссер.
– Не цыплят, а цыпляточек! Мы пишем на детей!

– Мы сюсюкаем на детей!
– буркнул Никита под нос.

– Продолжаем!

– Мя-у! Я съем твоих цыпляточек!
– проревел Никита.

– Кот!
– выкрикнула пожилая актриса, игравшая роль Воробья.
– Все птицы просят тебя только об одном...

– Стоп!
– сказала режиссер.
– Шумы! Приготовьте ветер! Нужно ощущение тревоги.

Включили рев ветра. Это был страшный, пронзительный ветер - зимний, записанный где-то в лесу, потому что было слышно, как скрежетали стволы деревьев.

– Дальше! Кот!

– Я не хочу слышать ваших просьб!
– взревел Никита.

– Не верю! Не чувствую! Мало злобы!
– крикнула режиссер и от волнения топнула каблуком.

– А я больше радио слушать не буду, - сказала Дунечка тихо.

– Что? Что?
– спросила режиссер и, не дожидаясь ответа, крикнула: Никита, я подыграю вам за Лису. <Котик, а скажи-ка мне, где удобней пролезть в сарай!> Ну, Кот, отвечайте.

– Молчи, Никита, - сказала Дунечка, - такие лисы не бывают. Уродина какая-то.

Режиссер засмеялась деревянным смехом и сказала:

– Непосредственность этого экспоната обворожительна.

– Это не экспонат, - сказал Никита, - давайте мяукать дальше.

– Почему такая нервозность?

– Потому что мы делаем все не так.

– Вы так считаете?

– Иначе бы не говорил.

– Садитесь на мое место и ставьте спектакль.

– Радиоспектакль, - поправил Никита.
– Мы мяукаем как крокодилы и лаем как львы. У нас все получается плохо, понимаете? Вон на нее посмотрите. Она должна сидеть с раскрытым ртом, а она смотрит в окно, когда мы мяукаем. Вы так же мяукали, когда мне было три года, это скучно, а искусство не может быть скучным.