Дура LEX

Палант Борис

— А на ней нет надписи «Америка даст кров всем цыганам»? — по-прежнему смеясь, спросила Зинка.

«Додж-Караван» вполз на Бруклинский мост, и вид стал еще более захватывающим. Зинка перестала смеяться и прошептала по-украински:

— Ты тильки дивись, Витю, як красиво.

Через десять минут петляния по манхэттенским улочкам мини-вэн причалил в квартале от 3-й Вест-стрит, на которой находился знаменитый «Блю Ноут» — в самом сердце Гринич-Вилледжа.

На улице было полно людей, абсолютно не похожих на обитателей Брайтона. Не прогуливались толстые тетки и дядьки в облегающих итальянских прикидах, в воздухе не висел запах рыбы и «Клема». Одеты все были просто, и Зинка

почувствовала, что немного переборщила со своим праздничным нарядом. Вход на двоих стоил пятьдесят долларов, и кассир предупредил Витю, что минимум по пять долларов они обязаны потратить на напитки или еду.

В темном зале освещалась только пустая сцена. Почти все столики возле сцены оказались заняты, и Зинке и Вите пришлось сесть чуть ли не в углу. Витя заказал себе виски, а для Зинки джин с тоником, сразу тем самым превысив необходимый минимум трат. Вкусно пахло гамбургерами и жареной картошкой, и, несмотря на недавний обильный обед, Витя и Зинка почувствовали голод.

— Давай закажем какой-нибудь еды, — попросила Зинка.

— Давай, но у меня только полтинник остался, а после того, как я заплачу за дринки, останется долларов тридцать, не больше.

— И у меня есть полтинник. Давай возьмем по гамбургеру с картошкой.

На сцену вышли музыканты — трио Кенни Вернера. Одеты они были совсем просто — в джинсы и рубашки. Главный из них, в несуразной шапочке, похоже, сам Кенни Вернер, начал что-то говорить в микрофон — очевидно, смешное, потому что в зале засмеялись. Потом Кенни сел за рояль, Йоханн (так его представил Кенни) сделал несколько щипков на бас-гитаре, а Ари (третий член трио) выдал пулеметную очередь на ударных. Сначала ребята сыграли «Слезы на небесах», и эти «Слезы» унесли Зинку вроде как в Ивано-Франковск, но не в тот Ивано-Франковск, который она знала, а туда, где она никогда в жизни не была. Потом трио выдало «Воспоминания о былых временах», и Зинка впала в транс и забыла, где она. Сначала она хотела сказать по-украински: «Слухай, як красиво!», но не смогла. Она впервые слушала джаз живьем и не подозревала, как сильно он может подействовать на душу.

Когда очнулась во время перерыва, оказалось, что гамбургеры с картошкой остыли, да и есть совсем не хотелось. Хотелось выпить еще джина с тоником или коньяку, водки — чего угодно, только выпить. Все оставшиеся деньги Витя и Зинка потратили на дринки, дали немного и на чай.

Шоу закончилось ровно в полночь. Зинка шла к выходу мимо сцены, на которой еще крутились, собирая свои вещи, музыканты. Зинка постояла несколько секунд совсем рядом с Кенни Вернером. Он заметил ее и сказал:

— Хай!

И Зинка ему ответила:

— Хай!

* * *

Нью-Йорк — рай для старых людей. Где еще к старому человеку прикрепляют компаньонку, которая готовит, убирает квартиру, стирает и купает его? И платит за все это штат Нью-Йорк и город Нью-Йорк. Получают компаньонки так себе, да и работа тяжелая — поди переверни толстяка, чтобы подмыть. Не каждый справится, да и не каждый захочет.

Зинка захотела, и ее направили в семью, где главой была семидесятипятилетняя еврейка Римма, а в подчинении у нее был муж Йося, возраст которого перевалил за восемьдесят.

Прежде всего Римма спросила Зинку, умеет ли она готовить гефилте фиш.

— Научу! — сказала Римма, услышав ответ. — А латкис? А тейглах?

Зинка любила и умела готовить, но рецепты еврейской кухни были ей неведомы. В первый же день работы Римма (Римма настаивала, чтобы Зинка называла ее Риммой, а не Риммой Яковлевной) научила Зинку готовить гефилте фиш и печенье по-кишиневски, которое Римма называла еврейским десертом.

—

Вообще-то так печенье пекли только в Бельцах, но мы его называли печеньем по-кишиневски, — сказала Римма, замешивая тесто.

Зинка в свою очередь научила Римму готовить «квасолю с капустой» — фасолевый суп с капустой и суп с галушками на сладком молоке. Римма попробовала суп с галушками и сказала:

— Я сейчас вырву, как вы эту гадость есть можете?

Йосе же галушки очень понравились. Он выхлебал полную тарелку и попросил добавки.

— Это для мужиков суп, — сказала Зинка, наливая Йосе вторую порцию.

— И что ж тут для мужиков? — поинтересовалась Римма.

— Ну, у нас говорят: «Шоб у каждой хати стояло», — объяснила Зинка.

Римма вспеснула руками, и Зинка рассмеялась. Обе посмотрели на Йосю, но тот вряд ли расслышал — во-первых, он был глуховат, а во-вторых, так сосредоточенно ел суп, что не слышал уже ничего. Вечером при прощании Йося ущипнул Зинку за задницу.

— Иди спать, старый йолт, — проворчала Римма. — Галушек он, видите ли, натрескался.

— Иду, Гимочка, — сказал Йося и, шаркая, направился в спальню.

Перед тем как скрыться, он обернулся и подмигнул Зинке водянистым глазом.

Дома Зинка села подбивать финансы. Сначала расходы.

— Арендная плата за квартиру — тысяча сто долларов в месяц, — бубнила Зинка. — Еда — теперь не больше четырехсот, потому что можно завтракать и обедать у Риммы с Йосей, туалетные принадлежности, стирка — стольник, телефон — восемьдесят плюс звонки на Украину по карточкам — еще тридцатка, слава богу, есть на свете карточки, электричество, мать их ети, сороковник, рестораны, подарки — триста, не меньше, одежда — хотелось бы пятихатник, уж больно все красивое, а через десять лет я уже буду старая, и мне это все не нужно будет, медицинская страховка — сто пятьдесят плюс еще столько же на лекарства, дантист — пломбы, чистка, то да се, в среднем выходит тридцатка. Итого — две тысячи восемьсот восемьдесят долларов в месяц, для ровного счета три штуки. Плюс штука детям — четыре штуки. Плюс большие расходы — адвокат и скрипка, разобьем помесячно, еще нужно откладывать штуку-полторы. Ничего себе — набралось минимум шестьдесят штук в год, зарплата медсестры. Хорошо, что же мы имеем в плюсе? Римма с Йосей — чистых пятьсот в неделю, уборки офисов по вечерам — еще столько же. Ну, допустим, буду убирать по субботам, еще стольник. Кругом-бегом тысяча сто в неделю, полтинник в год. А где недостающую десятку, а то и двадцатку взять? Ну не буду я в кабаки на дни рождения ходить, сэкономлю трешку в год. Носить буду, что есть, до дыр, еще пять-шесть тысяч — вот и недостающая десятка. Мне не на чем больше экономить, что мне — зубы не чистить или есть всякую дрянь? А будь я дома, я все равно не смогла бы на детей штуку в месяц тратить, где я заработала бы эту штуку? Если бы Микола паскудой не оказался, все было бы по-другому, да что об этом говорить! Нет, надо здесь сидеть до победного, ужиматься во всем. Свинья я все-таки была, что столько на шмотки и духи тратила.

К пяти тысячам, отложенным на адвоката, Зинка добавила еще три, которые заняла поровну у Верки и Вити, и отправила восемь тысяч маме в Ивано-Франковск, чтобы выкупить для Юльки скрипку.

Через день, как назло, позвонил адвокат Лифшиц и сказал, что пришел вызов на интервью в иммиграционную службу. Лифшиц сказал, что Зинка может лететь на интервью в Орегон, или, если она захочет, он переведет дело в Нью-Йорк, что даст отсрочку месяца в два-три. Зинка побежала к Лифшицу в офис.

— Езжайте в Орегон, — уговаривал Лифшиц. — Там таких легенд еще не читали, на ура пройдете, благодарить будете.