Дура LEX

Палант Борис

— Цыганка… — Зинка снова расплакалась. — Когда уезжаешь, Витек?

— Завтра, Зина. Не хотел говорить тебе заранее, не хотел расстраивать.

— Ты не расстраиваешь меня, Витек, ты меня убиваешь. Мне так хорошо с тобой было, так хорошо. Помнишь «Блю Ноут»? Я как джаз теперь по радио слушаю, всегда тебя вспоминаю. И мне тут же тебя хочется. Ты пришлешь свои координаты?

— Конечно, Зина. Кто знает, может, еще встретимся.

— Витек, я должна тебе гроши — полторы штуки. Куда их тебе высылать?

— Забудь про гроши, Зина, ничего ты мне не должна. Мне кореш положил зарплату в сто штук, так что я в порядке.

Зинка и Витя легли на застеленную кровать и так пролежали часа два. Потом Витя встал и ушел, а Зинка провалилась

в больной сон.

Проснулась Зинка рано, ее тошнило. Она выпила из банки огуречного рассолу. Потом опохмелилась остатками скотча, снова выпила рассолу. Когда прошла головная боль, началась душевная. Зинка никак не могла перестать плакать. Шла на кухню, ставила кофе и плакала. Потом шла в спальню, смотрела из окна на пыльный бруклинский двор, вспоминала карпатские луга и начинала плакать еще сильнее. Хотела позвонить по скайпу дочерям, но не смогла. Хотела включить радио, но вспомнила, что оно настроено на джаз, и тут же отдернула руку от пульта. На часах было двенадцать. Зазвонил мобильник. Это была Римма.

— Зина, с тобой все в порядке? Мы с Йосей волнуемся, все ли у тебя в порядке. Помнишь, мы сегодня собирались в парк пойти погулять, а потом пожарить котлеты с гречневой кашей? Знаешь, что мне сегодня Йося сказал?

— Риммочка, я заболела. Я завтра приду.

— Хорошо, Зиночка. Так ты знаешь, что мне сегодня Йося сказал?

— Что, Риммочка, он вам сказал?

— Он сказал, что с тех пор, как мы уехали из Одессы, он ни разу не пил компота из сухофруктов. Ты представляешь? Зина, мы должны ему сделать компот из сухофруктов. Ты умеешь варить такой компот?

— Да, Риммочка, я сварю Йосе компот из сухофруктов. Я по дороге к вам зайду в лавку и куплю все, что нужно для компота.

— Тебя Бог нам послал, Зиночка. Не забудь, что в такой компот хорошо дать изюму.

Когда старая еврейка говорит, что человека ей Бог послал, то слезы у такого человека должны высохнуть немедленно. Зина улыбнулась и пошла искать черные брюки и закрытую блузку, чтобы ехать на прощание с Марком Лифшицем.

* * *

Перед зданием похоронного бюро «Невский», что на Кони-Айленд-авеню в Бруклине, было многолюдно. Мужчины в костюмах и кипах курили, их жены с марлевыми нашлепками на головах стояли невдалеке и шептались. В стороне группой держались люди явно нееврейской наружности, по-видимому, клиенты Марка. Мужчины-неевреи тоже нацепили на головы кипы, которые им раздали в «Невском», но, как отметила про себя Зинка, кипы им не шли.

Зинка узнала несколько знакомых лиц среди клиентов и подошла к ним. Все говорили только о том, как трудно будет найти нового адвоката и что еще труднее будет получить свое дело из офиса покойного.

Вдруг толпа пришла в движение — показалась Леночка. Из группы еврейских женщин донеслось шипение, еврейские мужчины же приосанились, прикидывая, стоило ли прощаться с жизнью ради секса с Леночкой. Судя по их виду, стоило.

Вышел ребе в черном костюме и пригласил всех зайти внутрь. В небольшом зале стоял простой закрытый гроб. Мать Марка, вдова и родственники уже сидели в первом ряду. У всех были заплаканные лица. У Марка было двое детей, они сидели по обе стороны вдовы. Ребе на английском языке рассказал о Марке. Прекрасный сын, муж, отец, адвокат, лидер русскоязычной общины. Потом ребе прочитал какую-то молитву на иврите, и все несколько раз повторили за ним «амен». Зинка уже знала, что у евреев гроб не открывают, но все равно подумала, что в гробу, может, совсем и не Марк Лифшиц лежит. Она огляделась, увидела Леночку, тоже заплаканную. Рядом с ней сидели Аркадий и Милана, прилетевшие на похороны из Орегона.

Ребе попросил выступить кого-нибудь из собравшихся. С места поднялась дочь Марка Сарра, девушка лет восемнадцати. Ребе представил ее. Сарра родилась в Америке. Она говорила, как любит папу, как всегда брала с него пример. Закончила она речь по-русски: «Папа, я очень тебя люблю», и заплакала. Маме Марка Анне Соломоновне

стало плохо, и работники «Невского» принесли ей воды, а затем бережно повели под руки из зала. Старший брат Марка Наум вспомнил, что Марк был в семье любимым ребенком — самым умным, самым балованным, все его обожали. Потом Аркадий рассказал, каким Марк был талантливым адвокатом и порядочным партнером. «К ладони этого человека не прилип ни один чужой доллар». — После этих слов Аркадий тоже заплакал.

— Для чего чужим прилипать, когда своих столько? — довольно громко шепнул мужчина, сидевший за Зинкиной спиной.

— Юра, прекрати, — зашипела его соседка.

По интонации ее, однако, можно было понять, что шутка ей понравилась.

Потом выступил какой-то усатый мужик, которому Марк «сделал» политическое убежище десять лет назад.

— Вся наша семья молилась на Марка Лифшица, — сказал усач. — Он стал членом нашей семьи. Когда мы дом покупали, мы опять к Марку пришли, когда нас партнеры надуть хотели, мы сразу к Марку. Захворал я, захотел завещание сделать — опять к Марку, но, слава богу, поправился. Короче, Марк у нас был как скорая юридическая помощь. И вот его не стало. Настоящий был адвокат и прекрасный человек.

Зинка на кладбище не поехала. Вместе с остальными нелегалами — клиентами Марка она пошла в кафе «Русалочка», где подавали очень вкусные и дешевые вареники и пельмени. Нелегалы любили «Русалочку» еще и потому, что у хозяев не было лицензии на торговлю спиртным, а значит, можно было приносить свою выпивку.

Пить Зинка не хотела, а вареники с вишней пришлись очень кстати, и Зинка заказала вторую порцию.

Нелегалы обсуждали адвокатов, практикующих в русскоязычной общине. Из обсуждений следовало, что на всех пробу ставить некуда — все жулики, и что покойный, тоже, кстати, тот еще жулик, был самым приличным из них.

— А что насчет Аскольда? — спросила одна девушка. — У него офис в Манхэттене, и я ничего плохого о нем не слышала.

— Аскольд дерет так, что вовек не расплатишься, да и не расплачиваться не придется — Аскольд берет весь гонорар вперед, — ответил парень с грузинским акцентом. — Я бы пошел к Аскольду, но я ведь уже Марку заплатил пять штук, кто мне их теперь отдаст?

— А как мне свое дело получить? — спросила Зинка.

— Я предлагаю всем пойти к Марку в офис завтра утром и попросить у Леночки наши дела, — ответил грузин.

Грузин вызвался подвезти Зинку домой, но поскольку истинная причина его галантности была как на ладони, Зинка отказалась.

Добравшись до дому, Зинка легла на кровать и закрыла глаза. Во рту было противно сладко от вареников с вишней — Зинка явно переела их. Ей стало плохо, мысли начались путаться — бюджет, не хватает денег, неизвестно, сколько надо будет платить новому адвокату. Да и кого нанять? Вити больше не будет, наверное, никогда. Дочек не видела почти год, все из-за проклятого мужа. Если вернуться на Украину, то соседи смеяться будут — зачем все затевала, зачем уезжала? Где жить в Ивано-Франковске? Дочки живут с мамой и папой, она, если будет работать, не сможет проводить с ними время. Да и где она сможет работать в Ивано-Франковске? Нету там никакой работы. Об этом говорят родители, об этом говорят все ее подруги, все, кто только что приехал оттуда. Нищета, уголовщина, коррупция, беззаконие, пиршество богатеев, разграбивших страну. Кто такой Аскольд и сколько он стоит? Отдаст ли Леночка документы? Как она могла явиться на похороны Марка, совести у нее никакой. Как она не пожалела вдову, детей и родителей Марка, бессердечный она человек! Витя уже, наверное, летит в свой Алжир на большие заработки. А может, сначала домой в Минск, а оттуда в Алжир. Такой хороший парень, с таким можно где хочешь жить — хоть на Украине, хоть в Алжире, а в Америке с таким — просто сказка. Получается, что муж даже важнее, чем страна. Но на Украине не только работы нет, но и мужей. Все пьют по-черному, откуда хорошему мужику взяться? Эх, Витя, Витя! Почему с собой в Алжир не позвал?