Дура LEX

Палант Борис

— Привет Яну, Инга, — сказал Аскольд. — Как он?

— Спасибо, держится. Мы сегодня на концерт идем в Карнеги-холл — Toronto Symphony играет.

Инга вышла.

— Ее муж смертельно болен, — сказал Аскольд. — У всех свои проблемы. Куда вам ехать?

— В Бруклин, куда еще…

— Я вас подвезу.

— Так вам же, наверное, не по дороге.

— Не по дороге, Вера, но все равно подвезу. Хотите поужинать со мной в ресторане?

— Да я как-то не знаю, вроде неудобно.

— Я приглашаю вас.

Верка и Аскольд спустились в гараж, где был запаркован «Лексус» Аскольда.

Машина тихо плыла по Мэдисон-авеню

в сторону мидтауна.

— Очень хорошая машина, — похвалила Верка. — Ни одной ямки не чувствуешь.

— Да, хорошая машина. Вы какие рестораны предпочитаете?

— На ваш выбор.

— И все-таки — французские, итальянские, греческие, японские? Выбирайте.

— Честно — я никогда не была во французском.

— А улиток вы ели?

— Никогда. А туда в джинсах пускают?

— Со мной пустят. Хозяин — мой старый клиент.

Ресторан назывался «Даниэль» и находился он на Ист 65-й-стрит. Такой красоты Верка в своей жизни еще не видела. Бар, в глубине которого виднелись специальные шкафы с тысячами винных бутылок, картины на стенах, интерьерные арки, белоснежные скатерти. Очевидно, Аскольда здесь хорошо знали — к нему сразу подошли и пригласили его и Верку следовать к столу. На закуску Аскольд заказал улиток, лягушачьи лапки с черным чесноком и фуа-гра с миндальной корочкой. Аскольд выбрал какое-то диковинное вино, которое сначала вертел в бокале, потом нюхал, потом поболтал во рту и лишь затем подтвердил заказ.

Верка, стараясь не оплошать, внимательно следила за тем, как Аскольд ест то или иное кушанье: улиток доставала из дырочек в керамическом блюде маленькой вилочкой, а фуа-гра намазывала специальной лопаточкой на ломтики изумительно вкусной белой булочки. Потом ели луковый суп и утиную грудку со сладким картофелем, редисом и апельсином кара-кара. На десерт подали крыжовник в ванильном соусе с фисташками и шербет из розовой гуавы.

Аскольд ел очень красиво, а главное — не спеша. Он спрашивал Верку о ее жизни в Иршаве, о дочках — сколько им лет, где учатся. Потом вдруг поинтересовался, почему Верка не задает ему никаких вопросов.

— Да неудобно как-то, — сказала, смущаясь, Верка.

Аскольд вдруг взял Веркину ладонь в свою, вернее, попытался взять, потому что Веркина ладонь была больше.

— Вера, интересный разговор получается тогда, когда люди говорят, а не когда один только спрашивает, а другой только отвечает. Мы же не интервью проводим.

— Вы извините, я ведь вас совсем не знаю, — сказала Верка, высвобождая руку.

Аскольд рассчитался, и Верка сказала:

— Спасибо, я никогда так вкусно не кушала.

— Это один из пяти французских ресторанов Нью-Йорка, которые удостоились четырех звездочек в «Нью-Йорк таймс».

В машине Верка и Аскольд разговаривали мало, в основном о погоде. Много молчали. Когда Верка выходила из «Лексуса» возле своего подъезда, Аскольд протянул ей конверт. Дома Верка раскрыла конверт и увидела тысячу долларов, которые она сегодня принесла Аскольду как гонорар.

* * *

— А что тут непонятного, — пожала плечами Зинка, — клеится Аскольд к тебе, и вся тут история любви.

— Странно он как-то клеится, не как все. Бабки вот вернул, тысячу баксов.

— Да не думай об этом, Верка. Вернул и вернул. Ты ведь все равно со Славиком встречаешься.

— Конечно. Только Славик мне не пара по возрасту, а я Аскольду не пара по всему остальному.

Он настоящий американец, только говорить по-русски умеет. Не наш он человек, Зинка.

— Ты знаешь, о чем я подумала, Верка, — вот мы тут пашем, всякую черную работу делаем, а для чего? Наверное, чтоб жить, как Аскольд, — ходить по дорогим ресторанам, ездить на хороших машинах. А у нас не получится, так, может, у детей наших получится. На Украине ведь, чтоб так жить, воровать придется, или задницу кому-то лизать, или спать с кем-то важным.

— Наивная ты, Зинка. Жизнь везде одна и та же. А то здесь задницу не лижут и с шишками не спят! Еще украинцев научат, как это делать. Да и сама ты мне сколько раз говорила, что не в деньгах счастье, а теперь оказывается, что в деньгах.

— Я не о счастье, Верка, а просто о достойной жизни. Ты знаешь кого-нибудь в Иршаве, кто жил бы достойно и не воровал? Вот Юлькин учитель по скрипке, Эммануил Иосифович, достойный человек? Конечно, достойный! А достойно он живет? Ты бы посмотрела на его квартиру! Я, нелегалка, живу лучше, чем он, а он столько лауреатов воспитал. Теперь ты поняла, о чем я? Тебе воспитанный человек дикарем показался. А ты хотела, чтобы он тебя на берег Гудзона отвел и на бандуре сыграл? Думаю, что Эммануил Иосифович ухаживал бы точно так же, как Аскольд, — руку бы взял, чепуху бы нес.

— Мне даже брак теперь не поможет легализоваться, Зинка. Лучше мне в него не влюбляться.

— Ну это как получится, Верка.

* * *

Зинкина подготовка к интервью шла полным ходом. Аскольд отрабатывал каждый заплаченный ему цент. Сначала он играл роль Зинки, а Зинка роль офицера иммиграционной службы, потом они менялись. Хуже всего Зинке давалось место с убитой свиньей.

— Ну не знаю я, как эту чушь можно серьезно говорить, — жаловалась Зинка. — Меня от этой свиньи смех разбирает.

— Зина, а вы о детях думайте своих, а не о свинье. Что бы вы ни говорили, думайте о детях, об их будущем, и знайте, что будущее девочек зависит от того, как вы расскажете про свинью. Вы плакать должны, рассказывая про свинью.

— Аскольд, расскажите про свинью, чтоб мне плакать захотелось.

Аскольд закурил и погрузился в раздумья. Наконец сказал:

— А что, если так? Я привела дочек из школы около трех часов дня. Уже подходя к дому, заметила, что что-то не в порядке: одна доска в заборе была выломана, на крыльце грязно-красные следы. Я вбежала во двор и увидела нашу свинью, лежавшую посреди двора. Брюхо распорото, кишки разбросаны по траве. Кровавый след от туши вел к забору, на котором кровью было написано «Смерть цыганам». Некоторые подумают, что убийство свиньи не такое уже страшное преступление — не человек же. Но человек, который может хладнокровно всадить нож в брюхо животного, потом что-то обмакнуть в кровь и написать злодейские слова еще горячей кровью, способен на все, включая убийство человека. Но дело не только в этом. Не имея постоянной работы (а цыган, как я уже говорила, на работу не принимали), мой муж и я целый год откладывали деньги, чтобы купить свинью. Да, она была предназначена на убой, она должна была кормить всю семью целую зиму. Мы голодали в предыдущий год и решили, что еще одну такую зиму не протянем, поэтому посадили картошку и лук и завели свинью. Родители мужа и мои немного помогли нам деньгами. Зарезав свинью, убийцы обрекали нас и наших детей на голодную смерть.