Дураки, дороги и другие особенности национального вождения

Гейко Юрий Васильевич

Итальянцы оказались гораздо моложе нас: двадцатитрехлетние – двадцатипятилетние пацаны, – но каково же было наше удивление, когда мы в первый же день заметили, как неуверенно они маневрируют и паркуются. Позже мы узнали: фирма «Имаго», которую возглавлял автор идеи кругосветки Лоренцо Минолли, наняла тех, кто подешевле: молодых безработных.

В первые дни пути мы, естественно, друг к другу притирались. И иногда – с искрами. Мало того, пацаны-итальянцы стали на нас покрикивать. Частью это происходило от того, что почти никто из нас не знал языка (я общался с ними на французском), и потому

мы бывали бестолковы и нерасторопны.

Но главное не это – есть, к великому сожалению, в русских какое-то рабье заискивание перед иностранцами. Сейчас оно пошло на убыль, но тогда, во время падения «железного занавеса», оно было типичным: десятилетиями мы жили бедно, убого и несвободно. Понятно, что это следствие исторического запаздывания и Руси, и России и в культурном, и в техническом развитии, но именно это заискивание, едва заметное в одном члене нашей команды и явное в другом, именно оно позволяло итальянским безработным мальчишкам чувствовать свое превосходство над нами, наделенными должностями и убеленными сединами. Умываемся утром, например, в каком-нибудь палаточном лагере. Не успеет итальяшка отойти от крана, как ему уже кто-то подает полотенце сухим и чистым концом. Едем, например, в троллейбусе – только вошли, а уже кто-то из наших кричит: «Бруно, Гвидо, я вам билеты купил!» Меня это бесило.

Однажды, двигаясь в колонне по ФРГ, я почувствовал, что мне приспичило – ну не могу, хочу в туалет. Раций у нас в машинах тогда еще не было, сообщить о причине остановки Гвидо, их старшему, я не мог, зато туалетов вдоль дороги – навалом. Что делать, думаю, не погибать же от разрыва пузыря, догоню я эту колонну за пять минут.

Сделал свои дела – кстати, под наблюдением замыкающего итальянского экипажа, он остановился вслед за мной и ждал, – быстро догоняю колонну, едем дальше и останавливаемся через полчаса на заправке.

И тут подбегает ко мне Бруно, двадцатишестилетний фотограф, высокий, мускулистый, красивый, и орет в самое лицо:

– Нельзя останавливаться без разрешения, понимаешь?! Это тебе не твоя Россия, здесь свои порядки!

Я сначала оторопел и даже чуть растерялся, а потом взорвался: нет, чтоб спросить сначала, что случилось, ну сделать замечание, а он – сразу орать, да на кого – на известного журналиста крупнейшей в мире газеты, члена Союза писателей и Союза кинематографистов!.. И я заорал на него:

– Ты чего на меня орешь? Я тебе не солдат, а здесь тебе не армия, понял, мальчишка?

Бруно не ожидал такого отпора и сразу пары спустил.

Рим поразил меня Историей. Всегда мне были скучны музеи. Исторические памятники я воспринимал без трепета, но когда во мраморе и золоте встали передо мной дворцы Рес-пуб-ли-ки (!), существовавшей за пятьсот лет до нашей эры (!!), в то время, когда на Руси полудикие язычники мазали кровью жертв морды идолов, я многое и в себе понял.

Удивило и количество машин в итальянской столице (у нас их теперь больше), и отсутствие смога и красивых женщин на ее улицах. «Красивые женщины по улицам не ходят, они на машинах ездят», – пояснил знакомый итальянец.

Кстати, в Москве нынче происходит тот же процесс: поскольку красота стала дорогим товаром, его покупают богатые. А они, как известно, в автобусах не

давятся.

Нигде до тех пор не видел я таких пробок, как на дорогах Германии, Западной, естественно. Причем не в городах, а на шоссе, автобанах: десятикилометровые скопления машин, одна к одной, насколько видит глаз и там, дальше, за горизонтом. Над пробками летали полицейские вертолеты и на специальной, автомобильной, радиоволне успокаивали немецких граждан, снабжали их информацией, отслеживали с воздуха аварии или машины с кипящими в пробках двигателями, из-под капотов которых уже валил белый пар, и направляли к ним полицию или техпомощь.

А как, вы думаете, те могли подъехать к месту происшествия? В том-то и дело, что даже в таком автомобильном аду ни немец, ни другой западный водитель никогда не пересечет белую линию, отделяющую дорожное полотно от широкой и тоже асфальтовой обочины, по которой они и подъезжали.

Боже, подумал я, у нас бы уже по кустам ехали! Мы часто посмеиваемся над такой дисциплинированностью, она у нас ассоциируется с ограниченностью, даже с какой-то неполноценностью, но это не так. Это наша ограниченность и неполноценность, это и есть результат разности наших культур, следствие нашего хронического отставания, сократившегося, правда, от тысячелетий до десятилетий, – придем и мы к такому. Когда-нибудь.

Поразили меня в Германии и скорости на дорогах. Известно, что там нет ограничений, и нас, раскочегаривавших свои «чахотки» под сто шестьдесят километров в час и чувствовавших себя камикадзе, как стоячих, со свистом нанизывали «Порше», «БМВ» и «Мерседесы». Даже грузовики нас обгоняли!

Для меня до сих пор символ Германии – лакированная задница удаляющегося «Мерседеса».

Кормили нас итальянцы нормально: вечером, к ужину, – бокал пива за счет фирмы, остальные все удовольствия – за свой счет. Платили карманных по пять долларов в день, и мы их, конечно, страшно экономили: не позволяли себе ни единого бокала пива, курили запасы «Явы» и копили, копили. Кто на видак – предмет роскоши в те времена, – кто на двухкассетник, на подарки детям, родным.

Лишь один из нас сорил деньгами, и лишь одного из нас итальянцы воспринимали даже не как равного, а слегка заискивали перед ним. Стройный, жилистый, белокурый бог, он свободно говорил по-английски, хотя и сильно заикаясь, мог идти по улице на руках и так, на руках, зайти в какой-нибудь берлинский магазин, открыв его двери ногами. Он творил с машинами – любыми! – чудеса и довольно легко положил руку самого накачанного среди итальянцев – Бруно. Причем именно Бруно смотрел на него самыми восторженными глазами.

Неужели вы не догадались, кто это такой? Да, он – Витька-каскадер, тот самый мой кореш по киносъемкам. Ах, вы же еще не прочитали главы «Как на машине я обогнал самолет» и «Каскадеры»! Конечно, это я пригласил его в путешествие, это «Комсомолка» пробивала ему, сомнительному по тем временам типу, визы во все страны, а я божился перед руководством, что Витька не опозорит за рубежом звание советского человека и – упаси боже! – не останется на Западе. В настоящее время Витька живет то в Калифорнии, в Лос-Анджелесе, то в Москве.