Дураки все

Руссо Ричард

Он невольно гадал, как она отнеслась бы к торжеству, запланированному на эти выходные. Берил Пиплз всегда недолюбливала помпу и пышные церемонии; Салли подозревал, что переименование школы в ее честь в лучшем случае вызвало бы у нее двойственные чувства. Миссис Пиплз была прозорлива и в этой затее как пить дать усмотрела бы конъюнктурные соображения – в этой очередной сомнительной инициативе нового мэра (“невоспетые герои”, так ее называли), которая должна была внушить гордость общине, давно привыкшей себя ненавидеть. Замысел заключался в том, чтобы в каждый День поминовения чтить память одного из тех, кто потрудился на благо общины. И для нынешнего торжества кандидатуру мисс Берил выбрали единодушно, а это, по мнению

Салли, – и бывшая его хозяйка с ним согласилась бы, он даже не сомневался – означало, что выбор, увы, невелик. Кого-то они решат выделить в следующем году?

Вполне возможно, что он этого не узнает. Кардиолог больницы для ветеранов дал ему два года. Скорее, все же один. Салли давно заподозрил, что дело табак. Одышка, сперва на крутых лестницах, потом вообще на любом подъеме, а в последнее время он задыхался, даже когда чуть-чуть прибавлял шаг. Почему вы так долго ждали? – спросил врач. Потому что, ну… Надо признаться, вразумительного ответа у Салли не было. Потому что вначале симптомы появлялись и пропадали? Потому что потом он по нескольку недель кряду чувствовал себя нормально и успевал убедить себя, что ничего страшного не случилось? Безусловно, однако в глубине души он всё понимал и, когда симптомы вернулись, не удивился. Но и тогда он, пожалуй, вряд ли обратился бы к врачу, если бы Рут не заметила неладное и не вынудила его поехать провериться. Через две минуты на беговой дорожке стресс-тест прервали.

– Ну, что сказали? – спросила Рут, когда Салли вернулся.

– Что мне надо бросить курить, – ответил он. Это была правда, но не вся правда и ничего, кроме правды.

– Неужели? – поддела Рут. – Кто бы мог подумать! Оказывается, сигареты тебе вредят!

Впрочем, такой ответ ее, кажется, удовлетворил. Рут не допрашивала его, как бывало, когда ей казалось, что Салли врет. Хотя в последнее время он не раз ловил на себе ее вопросительный взгляд, так что, может, за истекшие две недели у нее всё же возникли какие-то подозрения.

Вся правда и ничего кроме правды звучала скорее так: фибрилляция предсердий. Аритмия. Учащенное сердцебиение. Из-за физических нагрузок. Стресса. И на пустом месте. Ведет к застойной сердечной недостаточности. Решение: операция на открытом сердце. Четырехстороннее шунтирование. Не сказать, что рекомендовано людям его возраста, чье здоровье и так не очень, а артерии из-за многолетнего курения забиты бляшками. Другие варианты? Можно вставить внутренний дефибриллятор, чтобы он командовал сердцу, когда биться, когда нет. Заурядная процедура, максимум час. Маленький надрез. Через пару часов уже будете ходить по палате. На следующий день выпишем вас домой. Здоровым? Нет. Скорее всего, вы все равно умрете от застойной сердечной недостаточности, просто не так быстро. Правда, учитывая ваш возраст и физическое состояние, существует вероятность, что вы умрете на операционном столе. Но если не делать вообще ничего – два года, а скорее, все же один. “Ваше сердце может остановиться в любой момент, – резюмировал кардиолог. – Возможно, вы умрете во сне”.

Салли смекнул, что этот сценарий, видимо, рассчитан на то, что от испуга он согласится на процедуру, но вышло иначе.

– Проснуться мертвым? – спросил он. – Не так уж это и плохо.

Не то чтобы кардиолог с ним не согласился. Но, учитывая возраст Салли и состояние его здоровья, существует четкая вероятность обширного инсульта, от которого он не умрет, но до конца своих дней не сможет ни разговаривать, ни питаться самостоятельно, ни даже срать по собственному желанию. Впрочем, это может случиться и без операции, добавил врач.

– Если вы диктуете мне, что мне делать, – ответил Салли, – я вас и слушать не стану.

Кардиолог пожал плечами:

– Большинство выбирает дефибриллятор. Или за них это делают их дети. Или жены. Мистер Салливан, вы женаты?

Нет.

Вера, бывшая жена, уже не в курсе его дел. Впрочем, своих тоже. Бедняга всю жизнь не так чтобы крепко дружила с головой, а пару лет назад Веру и вовсе накрыла деменция. Тогда-то Вера и переселилась в окружной интернат, где на тот момент уже обитал ее второй муж Ральф, – несколько лет назад он перенес нервный срыв, оказавшийся роковым, так что в некотором роде супруги воссоединились, если бы Вера узнала Ральфа, но она утверждала, что в глаза не видела этого человека и, уж конечно, нипочем не вышла бы замуж за того, кто выглядит так. Ухудшение у нее развивалось стремительно. Через несколько месяцев она не узнавала ни сына Питера, ни внука Уилла. Салли навестил ее, уверенный, что и его она не узнает, но Вера, завидев его, немедля сощурилась и, вперив в Салли пристальный взгляд, забормотала ругательства. Нянечки сказали, что такого за ней не водилось и Салли не следует принимать ее брань на свой счет. “Наверное, вы ей просто кого-то напомнили”, – предположила одна из медсестер, на что Салли ответил: “Да, причем самого себя”.

Так что нет. Жены у него не имеется, и некому угождать.

– Тогда ради сына? Внука? – уточнил кардиолог. Разве они не хотели бы, чтобы он сделал эту процедуру?

– Вы намерены им сообщить?

– А вы нет?

Пожалуй, нет. Салли пока не решил окончательно, но нет, все-таки вряд ли. Уиллу так точно. Ни к чему обременять парня, ведь осенью он уезжает в колледж. Сын? Да и его обременять ни к чему. Если Салли кому и расскажет, то Рут. Он уже раз пять начинал, но передумывал. И сейчас, разглядывая фотографию своей бывшей квартирной хозяйки, гадал, сообщил ли бы ей о своем состоянии, будь она жива.

– Вопрос, – произнес знакомый голос возле его локтя, и Салли едва не подпрыгнул от неожиданности.

В неизменном поло “Ральф Лорен” – сегодня розовом, – светлых хлопчатобумажных слаксах и кремовых парусиновых туфлях Карл Робак, как и обычно, смахивал на владельца автосалона, который опаздывает на гольф. Салли оглядел зал в поисках потенциальных угроз, досадуя на себя за то, что так глубоко задумался и не заметил, как подкрался не кто-нибудь, а Карл Робак. Сам по себе Карл не опасен, но всякий раз, как он приходил, имело смысл убедиться, не возмутился ли кто его появлением – скажем, женщина, которую он недавно бросил, или муж этой женщины, или тот, кому Карл задолжал, или кто-то, кто сыт по горло его бесконечной брехней. Этим последним Салли особенно сочувствовал.

– Как часто ты в среднем думаешь о сексе? – спросил Карл, смерив Салли серьезным взглядом.

К ним приближалась Рут с кофейником.

– Мне и самой интересно, что он тебе ответит, – сказала она и поставила перед Карлом кружку.

Рут и Салли лет двадцать были любовниками, то сходились, то расходились, но последние годы просто дружили, на что Рут явно досадовала, хотя сама же и предложила. Ошибка Салли, насколько он понимал, заключалась в том, что он, в общем, и тогда особенно не возражал и позже не выказывал должного сожаления. Вряд ли, конечно, Рут обварит его кофе, едва Салли ответит на вопрос, но осторожность не помешает, так что Салли машинально отодвинулся, пока Рут не наполнила чашку Карла и не поставила кофейник на стойку. Лишь тогда Салли перевел взгляд на Карла.

– Его здесь нет, – произнес Салли.

– Кого здесь нет? – спросил Карл.

– Руба, – ответил Салли. – Того, кого ты ищешь.

– Кто сказал?

– Хорошо, – согласился Салли. – Давай сменим тему. Я слышал, на фабрике какая-то желтая слизь, – в чем там дело?

– Какая желтая слизь? – переспросил Карл, и человек менее проницательный счел бы его удивление абсолютно искренним.

Но Салли проницательности хватало.

– Озеро грязи, на которое вы наткнулись вчера. И над которым поселятся богатенькие говнюки.