Дураки все
Шрифт:
– Хотите, я их отгоню?
Реймер кивнул.
– И на этот раз…
– Да?
– Останьтесь с ними. Наша работа там. А это, – Реймер указал на рабочих, швырявших кирпичи, – нас не касается.
– Умом не блещет, да? – заметил Джером, когда Реймер приблизился.
– Да, – согласился тот, хотя по какой-то непонятной причине ему вдруг захотелось вступиться за этого идиота.
Видимо, потому что Миллеру никак не удавалось понять те же самые вещи, которые ускользали и от Реймера, когда он был юным патрульным. И он тоже, наверное, раздражал своего босса, Олли Норта, как сейчас его самого раздражал Миллер. В полицейские – пожалуй, более, чем в любую другую профессию, – идут из ложных побуждений,
– Я всё надеюсь, что он дорастет до этой работы, – промямлил Реймер.
Джером пожал плечами:
– Поставь сюда Кэрис, и она всё устроила бы в два счета.
И в этом он тоже прав. До прихода Кэрис в участке царила кошмарная неразбериха, всё валялось где попало. Пока найдешь, что ищешь, забудешь, зачем искал. Кэрис навела порядок, при ней отдел заработал как отлаженный механизм. За что на нее ополчились буквально всё. Не потому что ее сослуживцы предпочитали хаос – они копы, в конце концов, – а потому что она вторглась на их территорию и всё поменяла, не спрашивая ни разрешения, ни совета. Она бывала резка до грубости, не церемонилась с дураками – качество, может, не лучшее, когда вокруг тебя их десяток. Реймер опасался, что на улицах Кэрис всех раздражала еще сильнее. Жители Бата не привыкли, чтобы ими командовали языкатые чернокожие девки. Отправь ее по вызову в “Моррисон-армз” или таверну Герта – и Кэрис того гляди прибьют ее же дубинкой, а винить в этом Реймеру будет некого, кроме себя.
– Мне нужна холодная голова в участке, – сказал он Джерому, тот в ответ только пожал плечами, словно признавая, что начальник полиции имеет полное право быть идиотом.
К ним подошел Гас, взял Реймера за плечо.
– Езжай домой, пока снова не вырубился, – посоветовал он. – Тут всё уладится. Погибнешь при исполнении служебных обязанностей как-нибудь в другой раз.
– Ладно, – согласился Реймер, спорить не было ни сил, ни желания.
Джером по пути в Шуйлер завезет его домой. Реймер ляжет в постель и посмотрит, что будет. Может, ему просто надо вздремнуть. Или он проспит до завтра. Или, что еще лучше, умрет во сне. Может, то, что он упал в могилу судьи, предзнаменование: близок его конец. И хорошо, коли так.
– Да, Джером, – произнес Гас, когда они собрались уходить, – ты подумал о том, о чем мы с тобой говорили?
– Еще думаю, – ответил Джером.
– Не затягивай с этим.
– Ладно, не буду.
О чем таком они говорили, черт подери, о чем в присутствии Реймера можно упоминать лишь намеком? Видимо,
Господи, как же болит голова.
Помойка
Рут заехала на наклонную гравийную дорожку у дома, обозрела поросший бурьяном участок, как обычно замусоренный ржавеющими колпаками от автомобильных колес, гнутыми дисками и прочими запчастями, давно снятыми с производства, все с городской свалки и чужих передних дворов, и подивилась себе: о чем она только думала, когда сказала Салли, что постарается относиться к мужу помягче, – намерение, исполнять которое она теперь не чувствовала ни малейшей охоты. В верхней части дорожки теоретически хватало места для двух автомобилей, но Зак опять не удосужился поставить свой пикап в сторонку, и Рут нажала на тормоз, угрюмо сознавая очевидное – ей тут нет места – и неизбежное следствие этой очевидности: сдать назад и укатить прочь. Не она ли сегодня советовала Салли уехать куда-нибудь, куда угодно, лишь бы подальше? “Уезжай, – сказала она себе, – прямо сейчас”. Неважно куда. Разве кто-то заметит?
В том-то и дело. Еще как заметят. Проголодаются. И в закусочной, и дома хотят есть и ждут, что Рут их накормит. Середина дня, а Зак наверняка уже голодный и гадает, что она сегодня приготовит на ужин. Бывает ли он вообще когда-нибудь сытым? И откуда у него такой неутолимый аппетит? И ведь не только у ее мужа. В закусочной посетители тоже едят и едят без конца. Их не особо волнует – если волнует вообще – вкус поданных блюд, лишь бы побольше, горы картофеля фри и тазики коул-слоу [14] . Едят они сосредоточенно, решительно, убежденно – так же, как делают прочие необходимые дела. Доедят, спросишь: “Ну как?” – взглянут озадаченно. Все же съедено, разве нет? Если бы что-то не понравилось, они бы сказали. А другие, что характерно, и вовсе отвечают невпопад: “Наелись”, точно голод – доминирующее их чувство, а еда позволяет на время о нем забыть.
14
Салат из свежей капусты, моркови и лука, от нидерландского koolsla (салат из капусты).
У самой Рут, как ни парадоксально, чаще всего аппетит плохой или отсутствует вовсе. Особенно в последнее время, из-за зверской жары и Великой Вони. Кто в таких обстоятельствах может думать о еде? Интересно, если она все же уедет, вернется ли к ней нормальный аппетит – в еде, сексе, удовольствиях – или он пропал навсегда? И не обязана ли она ради себя самой это выяснить?
Видимо, нет, потому что, вместо того чтобы включить заднюю передачу, Рут принялась сигналить, пока из задней двери дома, потирая заспанные глаза, не вышел ее муж, босой и в одних трусах. Вот и хорошо, подумала Рут. Днем он обычно засыпал перед телевизором, хотя всегда это отрицал, даже если она заставала его за этим занятием. Впрочем, у него были уважительные причины подремать. Преуспевающий старьевщик – если это не оксюморон – должен вставать чуть свет, и Зак каждое утро поднимался даже раньше, чем Рут, когда ей надо было открывать закусочную. К пяти он уже уходил и рылся в вещах, которые горожане выставляли на обочину в те дни, когда вывозят мусор. В Шуйлере – там находки получше – это были вторник и четверг, в другие дни – в прочих соседних городках, где еще действовала служба вывоза мусора. К полудню Зак уже был не прочь покемарить. Рут не помнила, когда в последний раз высыпалась, но ей подремать не удавалось, и она, конечно, возмущалась, что у нее украли это время. А оттого что Зак не признавался в краже, возмущалась еще больше.
Конец ознакомительного фрагмента.