Дурман-звезда
Шрифт:
Ясень остановился у черты, за которой ждала метель.
– Готов?
– спросил тихо один из стражников.
– Не знаю, - сказал Ясень.
– Проверим.
В последний раз оглянулся, желая увидеть Звенку. Но взгляд не мог ни за кого зацепиться, словно все претенденты стали вдруг на одно лицо. А толпа за флажками вообще превратилась в единую безликую массу.
Солнце пригревало, как будто вернулось лето. Ясень вздохнул и посмотрел на трибуну перед собой. Аристократка сидела, небрежно опершись на подлокотник. Губы ее шевельнулись:
– Ну?
И Ясень шагнул вперед.
6
Ее нельзя было назвать степью, потому что степь наполнена жизнью, а здесь все как будто вымерло. Воздух неподвижен, ни одна травинка не шелохнется. Небо затянуто облаками. Одним словом, пейзаж унылый до невозможности; единственный ориентир - небольшая возвышенность впереди. Похоже, этот холмик соответствует трибуне в привычном мире.
Подумав об этом, Ясень удивился собственному спокойствию. Впрочем, все объяснимо, у него есть важное преимущество - вчерашний опыт общения с вестницей. Она ведь тоже утащила его куда-то, где нет людей, и солнца не видно. Только там был пожар, а тут пока, вроде, тихо...
И в ту же секунду трава под ногами начала тлеть. Ясень чертыхнулся и напомнил себе, что с мыслями надо поосторожнее. Ладно, без паники. Он знает, что эта равнина - просто иллюзия, испытание духа. Он больше не видит зрителей, но они по-прежнему глядят на него, и Звенка, наверно, умирает со страху. А значит, надо идти вперед.
Зола скрипела под сапогами, хлопья висели в воздухе. Проснулся ветер, дохнул в лицо. Запах гари усилился, стал почти осязаемым. Поземка уже крутилась у ног, дразнилась длинными языками.
Все было как вчера.
Сжав губы, чтобы не глотать горячую пыль, Ясень считал шаги. Девятнадцать, двадцать... По идее, он должен быть уже в конце коридора. Но здесь, на равнине, заветный холм почти не приблизился, а идти с каждым шагом становилось труднее. Ноги как будто увязали в трясине, зола обжигала кожу, перед глазами плыли круги. Ясень понял, что должен передохнуть, иначе упадет и уже не сможет подняться.
Он остановился. Попытался представить, что сейчас наблюдают зрители. Может быть там, в реальности, он уже у края дистанции, и осталось сделать последний шаг. Неужели он, Ясень, хуже, чем тот наглый первопроходец? Одно единственное усилие, ведь это совсем не сложно - напрячь мышцы, оторвать стопу от земли, переставить ногу вперед...
Он сделал этот шаг. И еще один. И еще. Но ничего не произошло, только лиловый дым вокруг становился гуще. Почему он, кстати, лиловый? Почему не черный, не серый, не бурый, в конце концов? Наверно, это имеет какой-то смысл, намекает на что-то важное, но сейчас, к сожалению, не тот момент, чтобы разбираться в намеках...
Плохо дело. Пригорка уже не видно, куда идти - непонятно. Так можно и сдохнуть в этой золе...
Да ну, не может такого быть. Зачем тогда приходила вестница? Показала ему пожар, как будто предупредила - бывает, мол, и такое, не бойся. Морально подготовила, так сказать. Ну, он и
Надо вспомнить, что она сказала конкретно. "Гори мертвым пламенем, питая живую реку. Иди во тьму, чтобы выйти к свету. Прочти волю солнца по знакам тени"... Нет, этого все равно не понять, можно даже и не пытаться. Что еще? "Мы все горим, и пепел сплошной вокруг. А больше нет ничего"... Потом там действительно полыхнуло, дева-птица исчезла, он потерял сознание. А когда пришел в себя, все показалось сном.
Ага, сейчас бы тоже не мешало проснуться.
Стоп, сказал себе Ясень.
Он принял ее слова за иносказание. А если их понимать буквально?
Тогда получается, что сбежать отсюда нельзя, потому что некуда. Ведь кроме пепла "нет ничего".
А значит...
Мысль, пришедшая ему в голову, была незатейлива и проста, и от этого казалась еще страшнее. Но уже не осталось времени на раздумья и колебания.
Он задержал дыхание, как ныряльщик на дне, а когда терпеть стало невмоготу, судорожно втянул в себя раскаленный воздух. Боль едва не лишила его сознания; легкие вспыхнули, зола разъедала горло. Но он все глотал и глотал горелую пыль.
Ясень почувствовал, что ноги отрываются от земли, и он заваливается на спину, но почему-то никак не может упасть. Его как будто насадили на вертел и оставили жариться над костром. Руки безвольно свесились, голова запрокинулась. Дым ввинчивался в него лиловым веретеном, но Ясень даже не мог кричать, а только разевал рот.
Огонь пожирал его.
Он не знал, как долго это продлилось. Просто ощутил вдруг, что боль утихла, а небо над головой просветлело. У Ясеня даже возникла странная мысль, что он втянул в себя весь дым на равнине. Или настолько им пропитался, что уже не воспринимает.
Подошвы опять коснулись земли, и он притопнул для верности. Вздохнул глубоко, приходя в себя. Огонь внутри не исчез, но словно бы успокоился. Остыл, если это слово вообще к нему применимо. Тление теперь напоминало щекотку или, может быть, легкий зуд, и Ясень рефлекторно почесал бок. Не помогло, но, в общем, ничего страшного - постепенно привыкнет.
Ему показалось, что в небе мелькнули два прозрачных крыла, и Ясень шепнул: "Спасибо". Хорошо, что он все-таки понял вестницу. Она ведь прямо предупреждала, что пожар - не иллюзия и не сон. Огонь и пепел - всегда и всюду.
"Мы все горим", - сказала дева-судьба. Но люди почему-то не видят этого. Или не хотят верить. А Ясень поверил - и впустил в себя лиловое пламя.
Немного смущает, правда, что в пророчестве это пламя названо "мертвым". И насчет тьмы и света - тоже загадка. Но, как говорится, будем решать проблемы по мере их поступления.
Пейзаж вокруг изменился - а может, Ясень просто увидел его иначе. Теперь это была не равнина, а участок на побережье. В лицо дул ветер; впереди открывалось море. Возвышенность, которую давно заприметил Ясень, располагалась у самой кромки воды. Это был скальный выступ, пологий и невысокий. И на нем маячили три фигуры.