Дурная кровь
Шрифт:
— Ты простил меня, Верд?
— Да! Да, конечно, простил! — охотник бы сейчас простил и шварга, грызущего ему стопу!
— Сп-пасибо…
Служитель перестал дышать.
— Санни? — недоверчиво коснулась его щеки Талла.
— Санни? Санни, мать твою! — Верд потряс умирающего, но его голова лишь безвольно мотнулась из стороны в сторону.
Дурная непонимающе уставилась на свои руки:
— Но как же? Я же… Мы же всё правильно сделали! Честное слово, Верд! Мы всё правильно!..
Наёмник позволил ей спрятать лицо на своей груди, хотя дорого бы дал за то, чтобы и самому в кого-то
Усатый хозяин дома пощупал макушку, но, не найдя на ней шапки, вынужденно снял фартук, скомкал и прижал к пузу.
Одна Дарая не повелась на провокацию. Оно и понятно: ей этот служитель ни брат ни сват, с чего бы терзаться виной? Но хоть уважение к мёртвым иметь надо! Не плевать на ладонь и, сжимая её в кулак, не лупить бездыханное тело чуть выше живота.
— Что? — удивлённо взметнула брови она. — Вернула мужика к жизни. Честь мне и хвала.
Санторий и правда сразу же активно задышал, умудряясь между хрипами вставлять нелицеприятные комментарии в адрес спасительницы.
— А неча придуриваться, — ухмыльнулась она, показав крупные белые зубы. — Ещё чуть и тебя бы торжественно закопали, а ты, скотина неблагодарная, и рад. Я не первый год в лекарях — меня не обдуришь.
Санни вперил в неё расфокусированный, но вполне осознанный взгляд:
— Когда я по-настоящему помру, мне будет всё равно, кто и как плачется. А сегодня бы оценил. Такой момент испортила…
Верд не удержался и всё-таки отжалел другу смачную целительную оплеуху. А Талла, шмыгнув носом, добавила.
— Так что неплохо живём, не бедно, — довольно погладив длиннющие усы, сообщил Хорь. — Места ведь тут хорошие, полей для скота много, только что коровья болячка эта цеплючая. Но с Дараей моим телушкам никакая хворь не страшна. Все такие красавицы, как на подбор! Только в столицу каждый год не меньше трёх десятков продаём!
Колдунья отмахнулась, пряча довольную усмешку, а Верд усомнился, что именно усач в доме главный. Неспроста ведь зажиточный мужик до сих пор не обзавёлся семьёй, а вместо детских криков дом наполняет лишь ленивая перебранка слуг. Хорошо эти двое живут, правильно. Именно так, как говорили наёмнику, иной раз волоком притаскивающему сопротивляющихся колдуний к заказчику.
— Я даю им лучшую жизнь, Верд. Правильную. Я дам им крышу над головой, защиту, семью, — так успокаивали его совесть, пока охотнику ещё было не всё равно.
И вот он впервые увидел, как устроилась колдунья после. Как невозмутимо командует хозяином, как сама на правах хозяйки отдаёт приказы. Такие, как Дарая, ободранные, грязные, обозлённые людской ненавистью и жадностью, благодаря охотникам попадали в новый мир. В мир, где им знают цену.
— Руки-то не распускай! — больше для вида шлёпнула Дара усача по ладони, но тот извернулся и прихватил пышное бедро второй, довольно причмокивая.
«Нет, это не она колдовала на кладбище», — понял вдруг Верд и с удивлением обнаружил, что расслабился от этой мысли. Дара живёт счастливо, спокойно. Знается с соседями, довольная, ухоженная, сытая. Как те коровы. Не за чем ей гнать из домов жителей окрестных деревень: полей для скота и так хватает, а самих телушек
— Что уставился? — подбоченилась колдунья. — Без тебя знаю, что хороша! — и, ещё раз показав крупные зубы, вывернула полкувшина простокваши в безразмерную плошку, плюхнула ложку поверх: — Иди живчика вашего разбуди да покорми. Ему силы нужны.
Верд послушался: с такой бабой всё одно спорить бесполезно.
Санторий, точно ребёнок, есть отказывался, отворачивался, ныл и плевался. Наёмник ощущал себя наседкой, севшей на яйцо среди зимы.
— Не станешь есть?
— Му-у-у-у, — неприязненно корчился друг.
— Ну становись раком, сзади затолкаю, — предложил Верд с пугающей решительностью.
Санторий тоже впечатлился и простоквашу проглотил, после чего вырубился с блаженным героическим вздохом.
Талла нашлась тут же. Все дни, что Санни шумно и капризно выздоравливал в выделенной ему комнатке, Дарая суетилась по хозяйству, а мужчины терпеливо изыскивали самые безобидные темы для бесед, дурная находила поводы посидеть поближе к больному то с вязанием, то с хозяйским молчаливым псом, то просто любуясь в окно на ровную белую перину, накрывшую деревню. Словно боялась, что, стоит на шаг отойти от друга, тот незамедлительно предпримет новую попытку приблизить встречу с Богами. Вот и сегодня сторожила у дверей.
— Ты чего здесь? — Верд опустился рядом с ней на резной сундук, пристроенный под окном в широком коридоре.
— Красиво здесь, — колдунья не подняла подбородка, опущенного на предплечье, не повернулась к нему. Лишь по-свойски положила свободную руку на смуглую ладонь охотника.
И правда красиво. Мягко, рыхло… Снег казался тёплым пухом, одеялом, под которым можно, укутавшись, спрятаться до весны. Тепло, спокойно. Особливо, если не в одиночку.
Девушка кивнула на дверь, из-за которой доносился богатырский храп:
— Лучше ему?
Наёмник пожал плечами: ясно, что с волшебной помощью служитель здоровеет не по дням, а по часам, но ноет и жалуется так, словно предпочёл бы помереть. Охотник даже предложил как-то, дескать, раз так страдаешь, друг обязан закончить твои мучения. Но Санторию вдруг резко полегчало настолько, что он безропотно согласился навернуть вторую порцию перловки на шкварках. Вердову порцию, между прочим!
— А тебе?
— Да что мне сделается…
Не дожидаясь ответа, Талла подняла его руку и разбинтовала прокушенный палец. Человеческий укус и без того тяжело заживает, а у Сантория из крови тогда ещё яд не вышел. Пощупала, надавила, проверяя, не гноится ли больше.
Мужчина смутился:
— Да что ты как матушка, в самом деле…
— А ты как дитё малое! — не дала вырваться она.
— Ащ-щ-щ-щ! Больно!
Они переглянулись и безудержно расхохотались. А потом девушка замолчала и снова в глубине синих глаз мелькнуло знание, доступное лишь древним старухам.
— Какой она была, Верд?
Наёмник обмер: неужто дурная догадалась? Глухо выдавил:
— Кто?
— Твоя семья… Мама. Какой ты запомнил её?
Мама… А и правда, какой? Время словно заперло его в тёмной глухой норе, где нет входа и выхода, нет света и звука. Одна сосущая чернота. Была ли она вообще… мама?