Душа-потемки
Шрифт:
Они ждали внизу, когда он вскарабкается.
– Давайте поднимайтесь! – крикнул Елистратов сверху, но голос его звучал глухо, словно с небес. – Тут выход, дверь!
Катя, стараясь не ободрать ладони о ржавое железо, цепко ухватилась за перила.
– Лезешь? – спросил Гущин, он задыхался от крутого подъема.
– Лезу, Федор Матвеевич.
Винтовая лестница делала виток за витком. И вот, кажется, последняя площадка и…
Катя, Гущин, а следом за ним оперативники вышли через проем узкой железной, настежь открытой
– Где мы? – спросил Гущин.
– В каком-то подвале.
Низкий потолок, трубы отопления, вентили, проводка.
– Тут дверь, выход, но он заперт, – сказал Елистратов. – Ну-ка, пойдемте.
Шли по подвалу вдоль труб, пригибаясь, фонари выключили, потому что под низким потолком горели лампочки, забранные сеткой.
Неожиданно сбоку возникла ниша. Там был навален какой-то хлам – ржавые батареи, мешки с известкой – кажется, не пройти через эту баррикаду, но зоркий Гущин заметил…
– Погодите, погодите, там проход, – он начал протискиваться между мешками и батареями, толкнул рукой стену и…
Дверь скрипнула – на этот раз не железная, а деревянная.
Они вышли и очутились на лестничной площадке – прямо по курсу выкрашенная зеленой краской труба мусоропровода. Дверь располагалась за этой трубой. На площадке – старый велосипед и две детских коляски. Шахта лифта, забранная сеткой.
Катя огляделась и внезапно поняла, что уже видела и эти стены, и этот лифт, и те вон ящики почтовые.
– Ну вот, что и требовалось доказать, – Гущин, тоже узнавший место, повел рукой. – Вот как этот черт… этот маршал-донжуан сюда приходил инкогнито, – он сделал ударение на предпоследнем слоге. – «Генеральский» дом, дери его за ногу… А дверка-то, – он обернулся, – тут ведь все оштукатурено было, а штукатурку кто-то содрал, причем совсем недавно.
Катя прислонилась к трубе мусоропровода. Подземный ход из спецзоны в этот дом… и они только что нашли его, но… не может быть такого, чтоб об этой двери, о подвале и спуске по винтовой лестнице никто из жильцов не знал, это ведь строили всё вместе тогда…
И снова Елистратов, точно угадав ее мысли, обернулся к своим подчиненным.
– Так, вы тут на площадке, а мы поднимемся наверх. Федя, на каком этаже та старуха живет, Искра, напомни мне?
– На пятом, – ответил Гущин.
Пошли к лифту. Начали смотреть нумерацию квартир на почтовых ящиках, и оказалось…
– Это не здесь, это в другом подъезде, – сказал Гущин.
Вышли на улицу во двор, уже полный вечерних теней. И снова Катя огляделась: вон тот подъезд, в котором живет Сорокина, а этот… возле этого тогда стояла машина Марка. И сам он вышел отсюда, именно отсюда…
– Не воняет от нас? – в лифте Елистратов потянул носом. – Да вроде нет. А то сразу смекнет старуха, откуда мы.
Поднялись на пятый этаж, позвонили в дверь.
– Кто там?
– Искра Тимофеевна, откройте, пожалуйста, милиция.
Старуха Сорокина
– Опять вы? Ко мне?
– Один срочный вопрос возник, – Елистратов старался говорить своим обычным тоном. – Специально вот приехали с вами посоветоваться.
– Ну что же, проходите, я, правда, уже прилегла.
Они вошли. Искра Тимофеевна Сорокина встретила их снова в ситцевом халатике – на этот раз в другом, розовеньком, пестреньком, удивительно шедшем к ее седой шевелюре.
– Ой, откуда ж вы такие? – она всплеснула руками.
– Операция в районе, задержание особо опасного преступника, – соврал Гущин басом. – Просим прощения за вид. Но, правда, дело срочное.
– Да пожалуйста, пожалуйста, только вот я подумала по старой своей лагерной привычке… Время-то позднее, одиннадцать. Раньше как раз по ночам приходили забирать, арестовывать… и с обыском тоже…
– Можем мы пройти на кухню, присесть, передохнуть? – спросил Елистратов.
– Да пожалуйста, пожалуйста, – Сорокина смотрела на них с любопытством, и Кате показалось, что все их ухищрения ни к чему, что она все понимает или догадывается.
– Искра Тимофеевна, вы тут в этом доме дольше всех живете, – сказал Елистратов. – И знаете, наверное, все про этот дом… Так где, вы говорили, располагалась квартира балерины Маньковской?
– Там, – Сорокина махнула сухонькой ручкой на противоположную стену. – Там же, где и наша прежняя квартира… папина… В бельэтаже, это на третьем этаже, а идти надо через тот, другой подъезд.
– Мои сотрудники дом в прошлый раз осматривали. Там в подъезде на лестничной площадке первого этажа дверь за мусоропроводом.
– Так это в подвал, там должно быть все закрыто и опечатано… За мусоропроводом… нет, постойте, это дверь в бомбоубежище ведет.
– В бомбоубежище?
– Ну да, в старое бомбоубежище. Сейчас-то там все забито, заколочено.
– И вы во время войны туда спускались? – спросила Катя.
– Я нет, никогда, и мама моя тоже… Нас же сюда выселили, в эту конурку, идти через двор… и потом мама говорила, если дом рухнет от прямого попадания бомбы, то из подвала никто не выберется. Нет, мы не спускались, мы даже в метро во время ночных налетов не ходили. Другие жильцы – возможно, да у нас тут почти все семьи в эвакуацию уехали, дом практически пустовал.
– А потом этим самым ходом в бомбоубежище кто-нибудь пользовался? – спросил Елистратов.
– Да откуда ж мне знать? Наверное. А впрочем, зачем?
– А у вас не возникала мысль о том, что в те далекие годы, когда к Августе Маньковской приезжал ее поклонник, он мог пользоваться…
Катя не договорила, Гущин пребольно наступил ей на ногу – молчи!
– Он мог пользоваться… чем? – старуха смотрела на них остро.
Повисла неловкая пауза.
Потом Сорокина усмехнулась.
– Ну, вам видней, господа… вам видней, товарищи…