Душа убийцы (сборник)
Шрифт:
Александр Жулин.
Из цикла «Беседы с воображаемым собеседником».
ПЛОМБИРЧИК
Песня о чемпионе
А у прилавка с кроссовками. Бог мой, что творилось у прилавка с кроссовками! Давили нахальные юноши, держали осаду мужчины, галдели оттесненные дамы — шел бой за заморские
— Мы зрим грандиозный ландшафт! — сказала по этому поводу одна продавщица, далекая от забот секции обуви.
— И в центре ландшафта, конечно, Сабина! — заметила тонко другая по поводу той, которая в поте лица отпускала ходкий товар.
— Все как ошалели, — подытожила третья, — а на Сабину им чхать! — И горделивая троица погрузилась в печальные размышления о влиянии импорта на бзик индивида.
И тут он вошел. Нет, толпа у прилавка, пожалуй, не сделала стойку. Равнения на двери, пожалуй что, не было: все так же галдели гневные женщины, все так же мертво держались мужчины, все так же давили хулиганы-юнцы, но… Вы только представьте: духота, толкотня, озверелые лица, и вдруг является этакий высокий, худощавый брюнет! Верзила в ослепительно оранжевой куртке! Красавец с убранным
внутрь животом! Он входит своей великолепной походкой которую в будущем переймут городские мальчишки: небрежно бросая словно бы вконец уставшие длинные ноги и падая всем длинным телом на всю ступню разом. Спокоен, подтянут, дружелюбный оскал над полем взъерошенных русокочанных голов…
— Вот это пломбирчик!
Как показал подробнейший дальнейший разбор, это сказала неискушенная в светских манерах кассирша. Тонкие бровки ее округлились, вздернутый носик зардел, ладошка обмякла, и мелочь для сдачи посыпалась звонкораскатистым, серебряно-медным дождем.
Тут кое-кто прыснул. Похоже, оттуда, где сгрудились футбольные бутсы. А у одной спринтерской туфли-шиповки сам собой развязался шнурок. Представляете, эти современные девушки? С одной стороны — красота, ля-ля-ля и доступность, даже шнурок развязался сам будто б собой, а вот с другой стороны… Что за шипы!.. А цена?
Спохватившись, кассирша нагнулась — не за мелочью, нет! — но чтобы частично скрыть себя за барьером. Однако лиловое платье, под мышками потемневшее, обтянуло полную спину, чем предательски обнажило бретельки. И тогда, чтобы не выглядеть окончательной дурой, кассирша высунула откуда-то снизу и сбоку пунцовое, круглое личико:
— А… А в универмаге колготки французские кивули!
— Французские плохо носятся, рвутся! — вступила ей на подмогу та продавщица, которая первой узрела ландшафт.
— Уж точно, тесны! — заметила та, которая славилась тонким умом.
— Эти француженки, известное дело, шкелеты! — пылко подытожила третья и тут же примолкла: пломбирчик был на подходе к Сабине. А наша Сабина… Только представьте: такая стройная, тонкая, снует от полок к прилавку, грациозно склоняясь, будто камыш на ветру.
Да только верзила не слышал великосветской беседы и, кажется, не разглядел еще Сабину-красавицу. Погруженный в себя, он был целенаправлен не в меру. История Фиддипида его потрясла.
Погруженный в себя, Топорев Слава проткнул очередь длинной рукой. Полный сомнений в поучительном смысле легенды, он ухватился ладонью за поручень. Не замечая окружающих дам, в том числе и прелесть Сабину, он бросил в пространство: «Я за банными шлепками!» — и… втиснул себя в междутелье. Но только продрался к прилавку, как потемнело в глазах: вот это кроссовки! Сказка, мечта! Нежатся в лучах электричества, сознавая достоинство. Свободно раскинулись, не обращал внимания на посторонних, настырных мужчин. Ну будто на взморье загорелые, стройные незнакомки! Будто с рекламной картинки красотки в разноцветных купальниках!
Знаете, эти современные туфельки!..
Знаете?..
Яркие, все как одна, и как одна, все по-развому яркие! У той — бляха в поясе, эта подвесила бляху на грудь, а та нацепила на задник, каждая только и думает, как бы выставиться перед другими.
Если говорить правду и всю правду, Слава нацелился на туфлю с зелеными полосами и с бляхой в груди. И тогда та кроссовочка, которая имела желтые полосы и носила бляху на поясе, она только вздохнула. И от смущения, что слишком громко вздохнула, полосы диагоналевые ее покраснели. И, еще более застеснявшись, кроссовочка шевельнулась, чтобы спрятаться в тень. Однако, как вы хорошо понимаете,
шевельнулась неловко, да так, что луч света, отразившись от позолоченной бляхи, слегка ослепил пломбирчика Славу. И тот, ослепленный, дрогнул рукой: «Покажите мне ту! Ну эту, румяную!» — предполагая, между прочим, рассмотреть не только красавицу туфлю, но и цену, что была выбита па бляхе-шалунье.
— Пломбирчик! — вдруг строго окликнули сзади. — Так не годится!
Кроссовочка была хороша. Такая, толстая литая подошва! Такая мягкая стелька! А задник? Эластичнейший, прочный!
— Сказал: за банными шлепками! взвизгнули спереди.
Но и цена на кроссовочку, сказать нечего, была хороша! Если отдать разом стипендию, в расчете месяц прожить на авось, то и тогда для покупки не хватит рубля!
— Катись-ка! — заорали вокруг. И заходили по спине кулаками, острые ногти вонзились под ребра, затопали по ногам каблучки. Вот тут в помутившемся взоре и возникла Сабина: такая стройная, толкал, снует от полок к прилавку, грациозно склоняясь, словно камыш на ветру.
— Послушайте, девушка! — Такая тонкая, стройная, снует от полок к прилавку, склоняясь… — Я не любитель выделывать выкрутасы на танцах… — А Волосы у нее были пышные, с рыжеватым оттенком… — Не собираюсь я в них и по улицам щеголять… — А белая блузка, а оголенные руки мелькают, двоятся, троятся… — Кроссовки нужны мне для движения к мировым достижениям!