Душа убийцы (сборник)
Шрифт:
Я подбежал к нему.
— Вчера заводилось неважно, — сообщил он, не глядя. Так говорят только в тех случаях, когда на карту поставлено все: он не смотрел на меня, говорил в сторону и будто ждал, что кто-то возьмет его за руку и отведет прочь.
Афродита стояла, опустив фару долу. Невинна. Из фары, казалось, закапают слезы.
Черный пузырь набух в моем сердце. Я сунул руку в карман.
— Подтолкни, Дуракеев! Дай ей по ж…!
Рука, в которой горела пружина, спустилась снова в карман. Другая легла на округлый задок. Но что тут
То, как помчалась по кочковатой лужайке, с большущей натяжкой можно было назвать движением колесного экипажа: непредсказуемые виражи и зигзаги, прыжки вверх — блохой, вертикально, а приземления — только и только! — на переднее колесо, которое при ударе выкручивалось, егозя. Однако же Стас..
Надо отдать ему должное: это был жокей, акробат, укротитель! Его массивная фигура, заключенная в кожанку, обладала величавой инерцией и все время припаздывала: если Афродиту заносило влево, он зависал справа, она взмывала вверх — он вжимался в седло, она ныряла в колдобину — он воспарял дельтопланом. И тем не менее он держался и даже, кажется, кое-чем управлял!
Это зрелище заворожило меня. И когда этот вихрь взлетел вверх по холму, приближаясь, я замер, оцепенел.
Сильнейший удар.
И вновь, как когда-то, погас день, и красное золото воссияло в ночи. Гордо и сказочно проплыл мимо корабль с алым, туго выгнутым парусом. Потрясенный и онемевший, внимал я раскатам рокотавшего эха. О, Афродита!..
Стас сидел передо мной на коленях. В пыли. Прямой и стойкий как оловянный солдатик. В странной позе: на попе, а ноги, как у лягушки — назад, касаются бедер. Но самое главное — в губах его сохранилась трубочка!
Я еще сплевывал грязь, хлопал глазами, и в голове ещё грохотали громы, но бумажная трубочка, сохранившая первозданную свежесть, она смутила метя!
— Стас!
Едва взглянув на меня через стекла огромных лягушачьих очков, он принялся за перчатки, да как! Возьмется за мизинец — перейдет к безымянному, чуть приспустят — и к среднему… И это-то с мотоциклетными крагами!
Вроде все как положено: небо — вверху, под небом — дорога, на обочине — грязь. В грязи сидят Стас, элегантно снимает перчатки. И эта бумажная трубочка!
— Стас! — шепчу потрясенно, — ты не чокнулся? Что это?
Он наконец повернул голову. Посмотрел на мой палец.
Следуя ему, оглядел ноги. Выплюнул трубочку:
— Это? Йогическая поза героя. Помогает при ревматических боли в коленях, подагре и солевых шпорах.
— Стас! Но у тебя нет солевых отпор!
— Поза, единственная, может выполняться после обеда, принося облегчение при ощущении тяжести в желудке, — меланхолично он продолжает.
— Стас! — ахаю я. Угрызения совести терзают меня. — Ты же еще не обедал!
— Слышишь? — вдруг произносят он и прижимает
Я слышу гул дальних моторов, даже урчанье у него в животе. Но чтобы кто-нибудь пел?
— Это — она, — говорит с невыразимой печалыо, — твоя секс-бомбочка Стелла! С букетом сирени, она напевает стихи. «И во сне, и наяву с наслаждением живу!»
Боль в ладони приводит меня в чувство. Эта подлая пружина сцепления, она впилась в кожу, как клещ! А пальцы свело; дрожащие от напряжения, они все силятся выжать из подлой пружины ее подую душу! Он читает стихи! Эти стихи!
— Мне дышать не надоело, я к пеленкам не хочу, жить — приятнейшее дело, а что далее — молчу!
Я беру свои пальцы свободной рукой и распрямляю их по одному. Пружина прилипла к ладони. Сколупнув ее ногтем, равнодушно наблюдаю за кровью, наполняющей линии-взрезы. Откуда он знает эти стихи?
— Отнеси Афродите! — протягивает он влажную кисть. Чтоб провалиться, это — сирень!
Кладу ее в рот. Рот наполняется горечью.
— Вижу девушку в серебре. Гордый стан, лебединая шея, гладкие выпуклости …
Отважно жую горькое лакомство. Запах сирени сводит с ума. И вдруг приходит догадка. Она удивительна, но это случается: он чокнулся тоже! Но если я, случается, вижу людей в их предстоящем, то он — слышит вне зависимости от расстояний и преград. Яснослышание — так называется это. Внимательно изучаю лицо его. Лицо ненормального. Слава Богу, у него лицо — ненормального! Ненормальное такое лицо! Братишка! Он смотрит за мою спину. Оборачиваюсь и вижу эту бесстьдницу-Афродиту. Он смотрит в
упор на нее и бормочет странные фразы о кофе с конфетами и девушках с босыми ступнями… Догадка крепнет во мне.
— Стас, ты классно влупился! Это — не девушка в серебристом, просто-напросто мотоцикл. Тебе надо в больницу.
Иду к Афродите, поднимаю ее, не желающую подниматься. Подкатываю.
— Будем знакомы! — щурится Стас, и в руке его новый букет.
— Стас, очумел? Просто-напросто мотоцикл!
Он будто не слышит.
— Вы любите песни, стихи? Но замуж не хочется? Конечно, зачем становиться к плите, когда вокруг все поют и танцуют?
Кручу газ. Еще и еще. Треск мотора, клубы ядовитого дыма, вопли сигнала. На лице Стаса будто бы появляется напряжение. Словно силится что-то припомнить. Ну же, Стас, ну! Просто-напросто мотоцикл!
— Я волком бы выгрыз бюрократизм! — фальшиво, но с великим старанием запевает Стас на мотив гимна Союза. Глаза его голубеют. Неожиданно обнаруживаю, что он чертовски красив: он — черный, черные курчавые волосы, синеватый налет на щеках, глаза редкостной голубизны.
— Извините! — обрывает сам себя он, — дальше пе помню. Однако там, дальше, там про любовь!
— Олл райт! Надо в больницу.
Однако он будто не слышит, будто не видит меня. Опускается на колено, протягивает Афродите новую кисть — тяжелую, обильно наполненную нежно-фиолетовыми цветочками.