Душегуб
Шрифт:
— Что ты скрываешь, Харон? — продолжила черноволосая сверлить камень.
— У меня шесть пальцев на ногах.
— Это ты выдумал.
— Тогда я умею создавать зелёненькие фантомы прошлого…
— Знаю, — в этот раз за её плечами не один короб терпения.
— Посмотрите на неё, — присев, развёл я руки в стороны, — во всякую зелёную хрень она верит, а в шестипалую стопу — увольте! Я бы поставил вам неутешительный диагноз…
— Это безумно смешно, Чедвер, — вопреки своим словам, она даже не улыбнулась. —
— Так поспрашивай Утёнка! Раз он знает, где я живу, значит, у него припасено пухлое досье на меня…
Одним махом я вскочил на скамью и уставился в крошечное окошко. Тучи, я вижу тучи меж толстыми ржавыми прутьями, я вижу свободу. А ещё я краем глаза вижу настойчивую дурёху, которую в детстве, должно быть, крайне мало били. Сам дьявол нашептал ей на ухо стоять до последнего и выдавать своё бестактное упрямство за силу. Многие так делают, чего скрывать.
Но мы, свиньи, не лишённые сострадания, сдаёмся…
— Это между нами останется.
— Не верю я твоим обещаниям, Шапка, — усмехнулся я, чувствую, что никуда уже не денусь. — Ладно, если тебе не о чём задуматься, слушай: у меня раздвоение личности.
— В самом деле? — глупо переспросила Кейт.
— Нет! Сейчас я соврал, а вот про шесть пальцев было правдой! Ты совсем?
Девочка выложила карты на стол, а они говорят, что та совсем не ожидала. Что тут скажешь, мозг лихорадит именно в этом направлении нечасто. Рад, что развлёк Кейт.
Я посмотрел на её лицо, которое черноволосая пытается привести в спокойное состояние. Очень тщетно и бессмысленно.
— Давно ты заметил? — не нашла вопроса получше любознательная собеседница.
— Примерно тогда же, когда почувствовал, что плясать-то мне что-то мешает. Сама прикинь, как давно это было.
— Ясно, и каково это?
— Почему все задают этот вопрос? — в бессилии отбросил я голову на решётку.
— То есть, ты уже делился с кем-то?
Ещё бы… Жить с такой хренью сложно, а сохранить её в малахитовой шкатулке вовсе невозможно. Я — бродяга, гоним вперёд отсутствием границ и демоном внутри. Пять городов сменил из-за того, что моя тайна всплывала, как опухший, сизый труп посреди озера.
Посвящать Кейт в чудеса точных цифр не будем — обойдёмся уклончивым ответом:
— Случаи были… Так вот: что-то как-то не очень… Это как всю жизнь провести с родственником. Ты бы выдержала всю жизнь с братом или там с отцом? Каждую минуту!
— Ну, если только это не дядя…
— Чушь собачья, Кейт! — со всей злости метнул я в гостью припасённым комочком грязи. — Зная тебя, сказал бы, что на следующий день сломаешься! Хочешь жить для себя — эта гнида тебе запрещает, даёт в руки лопату и велит копать могилу личной жизни. Ты копаешь, зарываешь, мастеришь крест, а оно смеётся и смеётся.
— Я думаю, — пренебрежительно сказала девчонка, —
— Конечно! Вас надо лицом макнуть в то самое дерьмо, чтоб вы заткнулись! До этого все такие умные, сдержанные, рассудительные и правильные. Блевать охота!
Кейт заткнулась, не исключено, что обиделась, но уходить не собирается.
Мне не нравится наша беседа: напоминает строительство дома, где работяга через каждые три кирпича убегает на перекур. Что самое главное, в законченном здании никто никогда не будет жить.
Отовсюду тянет холодом, однотипный пейзаж обшарпанных стен, испачканных штукатуркой, мир делят на квадратики прутья камеры. Отличная интерпретация моего истинного душевного состояния, что я отчаянно топчу сколько уже лет.
И рот Кейт вновь открывается:
— Расскажи о своей второй личности.
— Тут и не скажешь сразу, кто из нас — вторая личность. Но, так уж и быть, слушай, благодарный слушатель. Он нахальный, самоуверенный, эгоистичный и надменный…
— Как ты? — перебила брюнеточка.
— Да я в сравнении с ним сущий лапочка! Он гораздо более агрессивен, заносчив, резок. Отдельного рассказа заслуживает его расизм… Он ненавидит всех, чьи глаза, уши, носы, губы, волосы и цвета кожи не похожи с европейскими. Оседаем мы в тех местах, где подобных личностей нет. Но когда появляются челноки…
— Как и тот, из-за которого тебя взяли.
— С такой хваткой далеко пойдёшь! — откровенно усмехнулся я над Кейт. — В его голове… то есть в нашей голове… в его половине засела мысль, что все они — наркоторговцы, педофилы и убийцы. Вот и случается профилактическая резня.
И любознательная девица ловко подхватила ход рассказа:
— Те зарубки у тебя в берлоге…
— Обозначают отправленных к праотцам негров и узкоглазых. Случайно совпало с числом малолетних жертв Душегуба. Не стоит забывать тот факт, что в половине случаев он действительно порешил торговцев дурью.
— То есть ты его оправдываешь? — зашумели нотки истерики.
Задавался этим вопросом, но всякий раз так увлекался, что забывал сформулировать-таки окончательное мнение. Скажу просто: не знаю. А Кейт не скажу. Сделаю хитрые глаза — пусть разбирается. В конце концов, ей достаточно лет, чтобы самой подумать над действиями Саймона.
Да, я же забыл их представить:
— Кстати, он не любит имён, — сцепил я пальцы в замок, подтягивая затем колени к подбородку. — Точнее, они ему быстро надоедают, становятся ненавистными, и он их меняет. Постоянно. Правда, на два-три года он подыскивает позывной по нраву и часто к нему возвращается. На ближайшие годы его зовут Саймон.
— Саймон, — оценила выбор моего альтер-эго Кейт. — Впервые вижу, чтобы в человеке сочетались два отклонения…
— Одно из них меня не затрагивает.