Душегуб

Волков Юрий Николаевич

– За что?.. Я же не кричу...

– Это, чтобы ты понял - кто тут главный. Так что скажешь? Кто тут главный?

– Пшёл прочь, скотина!... Ох!

Денис поморщился.

– Вроде ребро сломал. Да ладно. Всё равно убивать.

И пошел с сапогом к ручью.

Очнувшийся Ливанов уже смиренно молчал. Денис почесал подбородок.

– Итак - вопросы. Первый...

– Я больше не буду...

Соколов удивился?

– Чего не будешь?

– Обижать Гагарину... Ох!

Процедура с сапогом

повторилась. Денис невозмутимо продолжал.

– Не надо меня перебивать. Итак. Первый вопрос - у тебя деньги есть?

– Нет.

– Мда-с... Тогда - зачем ты мне нужен?

Ливанов никогда не слышал о киднепинге. Но понял, что сейчас его будут убивать.

– Есть! Есть деньги!... Ох!

Сапог. Вода. Пробуждение.

– Не надо кричать. Мы всё можем обсудить спокойно.

Соколов говорил тихо, вежливо и доброжелательно. Ливанов захрипел:

– Кто ты?.. Что ты за человек?.. Ты не человек...

– Да как хочешь... Давай сначала... У тебя, как я понял, есть деньги...

– Да, есть. В кошельке.

– Это я уже знаю. Там всего двадцать рублей ассигнациями.

– Больше нет.

Денис почесал бровь.

– Меня интересуют более крупные суммы. Например, тысяча. Нет... Три тысячи. Сможешь ты заплатить за свою жизнь три тысячи рублей?

Ливанов сразу сориентировался:

– Одну тысячу.

– Что - одну тысячу?

– Я могу дать одну тысячу.

– Отлично, - кивнул Соколов, - значит три у тебя, всё же, есть?

– Это же грабёж. Это бесчестно, - обессилено всхлипнул барин.

А "холоп" печально объяснял:

– Да, дружище. Это грабёж. И это нечестно. Увы. Такова жизнь... Скажу откровенно, - не следовало тебе напирать на Вареньку. Она святая женщина, никому, ничего плохого не сделала. Сидел бы ты в своей Юроме, и всё было бы в порядке.

Денис профессионально вел разговор к нужному ему итогу.

– Давай договоримся: Ты мне подскажешь, где мне взять три тысячи... Мои три тысячи. Я пойду и возьму эти деньги. Потом приду сюда, развяжу тебя, и иди куда хочешь.

– Ты заберёшь всё. Ты заберёшь. Я же вижу, - сипел Ливанов. Видимо, действительно рёбра у него были сломаны. Дышал он часто и мелко.

Соколов горестно вздохнул.

– Господи... Ты что? Ты деньги ценишь больше, чем жизнь? Ты же сможешь ещё накопить. Не понимаю, в чем трудность... Я же сейчас буду тебя бить... Больно... Ну?

– Хорошо, - сдался Ливанов, - деньги в сундуке. Сундук в моей спальне.

– Сундук большой?

– Высотой...
– Григорий облизнул пересохшие от боли губы, - по колено. И шириной - в локоть.

– Тяжёлый?

Ливанов расстроено повесил голову.

– Тяжёлый. Там золото.

– Окно в спальне есть?

– Есть, конечно.

– Куда смотрит окно?

– На лес смотрит.

– Ладно, проверю... Собаки?

– Два пса на цепях. Но они тех окон не видят...

– Ключ от сундука?

– У меня в кошельке.

Соколов

ударил Ливанова в печень, задев сломанные рёбра. Тот хрюкнул и снова потерял сознание, повиснув на завернутых за спину руках. Денис не спеша зашёл сбоку и крутанул голову на расслабленной шее. Позвонки хрустнули. Ливанов умер.

Денис тяжело вздохнул и начал создавать картину несчастного случая.

Развязал покойника, натянул петлю плётки на правое запястье. Погладил коня по храпу.

– Хорошая коняга.

Кожаный шнур повода захлестнул петлёй на левой руке Ливанова и повёл коня к ручью. Тело, волокущееся рядом с вороным, ползло сначала по редкой таёжной траве, потом захлюпало по воде. Мерин подёргивал головой, недовольный повисшей на узде тяжестью.

Соколов подтащил убиенного к большому мокрому валуну и там оставил. Чуть поодаль бросил сапог. Кошелёк с двадцатью рублями не тронул, а ключ от сундука забрал. Устранил следы истязаний, расправил траву, встряхнул, взъерошил примятую опавшую хвою. Осмотрел всё внимательно, удовлетворённо кивнул головой.

Вышел к краю леса у дороги. Прислушался, пригляделся, - тишина.

Перепрыгивая колеи, ступая только на траву, перешёл на другую сторону просёлка и углубился в лес.

Некоторое время шёл сосредоточившись, не оставляя следов. Вышел на полянку, остановился, огляделся.

– Господи, красота-то какая...

Ни ветерка. Стоящие вперемешку сосны и ели, отсюда, с чистого места, казались сплошной непроходимой стеной. На другой стороне полянки, заросли цветущего шиповника отделяли живой изгородью травостой от сумрачного леса. Откуда-то одуряющее тянуло запахом багульника. Солнце, ещё не поднявшееся в зенит, скользило лучами по хвойным верхушкам и широкими струями освещало лужайку и заросли кипрея. И, в этих потоках света и тепла, маленькими тучками клубилась мошкара.

Соколов потянулся до хруста.

– Эх... Хорошо...

И уже спокойно и расслаблено пошёл дальше.

По большой дуге подошел к усадьбе Гагариных, обойдя её с задней стороны. Прошёл на конюшню к Захару.

– Дядька Захар, может помочь чем?

Тот сверху, с крыши, осмотрел его с некоторым подозрением.

– Ну, помоги. Вон те доски подавай мне по одной.

Провозились до обеда. Захар сказал:

– Солнце на полдень. Пошли на кухню. Накормят.

– А много осталось?

– Да вот ещё, досок шесть положить, а потом уже нащельники.

– Дядька Захар, давай дошьём уже досками, а потом обедать пойдём

И они дошили скат новыми досками.

Когда зашли в дом и прошли на кухню, Варвара, увидев Дениса через открытые двери кабинета и гостиной, крикнула.

– Иван, зайди ко мне!

Денис зашёл и закрыл дверь.

– Ваня, ну что?

Он пожал плечами.

– Дошили всю крышу. После обеда нащельники будем приколачивать.

Гагарина смотрела на него с недоумением. Денис спохватился.