Душитель

Дионисио Антонио

— Ничего подобного. Я просто не хочу, чтобы вы подвергали себя опасности. Или меня.

Джордж поднял чашку с кофе и сделал долгий глоток.

— Боитесь, что я приму вас за одного из плохих парней? — иронично уточнил он, скривившись.

— Нет. Но я знаю людей, которые после того, что вы видели за последние два дня, были бы на грани нервного срыва.

— Хватит нести чушь, Скотт. — Джордж откинулся на спинку стула и достал из кармана брюк мокрую потрёпанную пачку табака. — Да что вы знаете о том, что я видел или что я могу или не могу вынести? По-вашему, я живу в розовом мире и не замечаю реальности? Я, чёрт возьми, лейтенант отдела по расследованию убийств!

— Но то, что вы видели

сегодня… это не то, с чем обычно сталкиваются…

— Кто? — перебил Джордж, держа в руке коробок спичек с пропагандистским рисунком. — Нормальные люди? Люди в принципе? Вы правда думаете, что нам всё это нужно? Я про вас говорю. Вы правда думаете, что нам нужны такие существа, как вы, чтобы защищать нас от таких, как вы? Монстры, чтобы защищать нас от монстров? Вот что я вам скажу, — заявил он, указывая на Скотта пальцем, — лучше бы вы остались в своём чёртовом океане!

— Это вы нас вытеснили, — ответил Скотт, положив обе руки на стол ладонями вниз. Помните битву при Эниветоке? Так вот, то был лишь финал бесчисленных столкновений между двумя мирами. Хотя большинство людей на поверхности жили в иллюзиях, не обращая внимания на то, что происходит за пределами их идеального мирка, тем не менее их правители знали, что существует на глубине океана. И в далёком космосе. Но вместо того чтобы попытаться понять друг друга, наши народы вступили в конфронтацию. Я скажу вам одну вещь, Хэмптон, потому что я уже сыт по горло вашим поведением: хотите услышать правду? Видите эту кожу? Видите чешую? — Их руки соприкоснулись. Несмотря на неприкрытую злость Скотта, тон его голоса почти не изменился. — Когда-то я был таким же, как вы.

— В каком смысле?

— В прямом. Я не родился глубоководным. Я изменился с возрастом. Мой отец был человеком, а мать — глубоководной. Я жил недалеко от побережья, в Инсмуте, пока местные власти не решили взорвать рифы там, где я жил. Думаете, я не знаю, каково это — терять кого-то? Думаете, раз у меня кожа покрыта чешуей и глаза другой формы, я не знаю, что значит чувствовать себя притеснённым, что значит терпеть плохое отношение? Когда Соединённые Штаты взорвали атомную бомбу на Эниветоке и разрушили Храм Дагона, большинство Глубоководных решили, что Штаты зашли слишком далеко. Вы думали, что с вашим оружием вы сможете сокрушить любую оппозицию. А потом, несколько лет спустя, когда война закончилась, оказалось, что мы все проиграли. И вы, и мы. Все. А теперь включите голову, чёрт возьми. Война закончилась.

Джордж бросил незажжённую сигарету в пепельницу, поднялся на ноги и вышел из ресторана. Дождь кончился, и тяжёлые тучи плыли по небу, в клочьях которых порой проглядывала убывающая мертвенно-бледная луна. Холодный воздух, запах мокрой земли, огни города неподалёку. Джордж сделал несколько глубоких вдохов, пытаясь вытолкать из себя то, что никак не хотело выходить.

Его брат Тобби сидел на крыльце и играл с бумажным самолётиком, сделанным из страницы газеты. Отец рассердился из-за того, что не смог прочитать всю статью, но Джордж смеялся, глядя, как братишка пытается управлять самолётом. А затем, двадцать лет спустя, Тобби оказался в чёрном пластиковом пакете. Джордж попросил показать его. За дверями морга плакала невестка. «Он герой», — прокомментировал кто-то. У Джорджа свело живот. Потом образовался разлом Сан-Андреас. Чарльз Декстер Уорд, сенатор от штата Массачусетс, начал выступать за перемирие, но в последней отчаянной попытке выиграть войну, прежде чем глубоководные продвинулись в центральные штаты, Западное побережье просто взорвалось, а затем затонуло. Десятки синхронных взрывов вызвали трещину, из-за которой вся Калифорния ушла под воду, а вместе с ней и захватчики.

Когда Ч. Д. Уорд стал президентом и был принят Акт Уорда, признававший американское

гражданство всех глубоководных, родившихся в американских территориальных водах, мир вокруг Джорджа изменился. Теперь имело значение не то, какого цвета ваша кожа, а то, есть ли на ней чешуя. И уже неважно, католик ты или протестант, но важно, называешь ли ты своего бога Дагоном или вовсе каким-то набором звуков. А потом Джорджу пришлось приспосабливаться к жизни. Его возмущало, что мир посмел рухнуть, полностью измениться без его согласия. Он злился на всех: на тех, кто, как овцы, увлёкся словами о братстве, звучавшими из уст Уорда (мол, все должны объединиться — и люди, и глубоководные — под одним флагом); и на тех, кто выступал против него, на циников, на бездушных лицемеров, которые во всеуслышание заявляли, будто у них нет предрассудков, а потом меняли тротуары, когда кто-то из «не таких» проходил мимо. Но больше всего Джордж злился на них, на рыбоголовых. Их внешний вид, их запах, их голос — всё, что они собой представляли, было враждебно тому, чем Джордж когда-либо был или во что верил. Как может честный человек жить спокойно, когда в его районе возводят храм Дагона? Что делать, когда гранты и стипендии достаются этим чешуйчатым монстрам, которые даже не говорят на его родном языке? Как они перешли от терпимого сосуществования к угодничеству?

А затем появились эти меняющиеся, чудовищные гибриды, существа, сбрасывающие кожу и зубы, теряющие волосы, деформирующиеся и тускнеющие, пока не превратятся в монстров. Словно внутри каждого из них сидел паразит, пытавшийся выбраться наружу и изменить их.

Джордж прислонился к фургону. Логотип компании Кроулера блестел от дождя между пятнами ржавчины. Джордж прижался лбом к холодному металлу, и его вырвало. Его так выворачивало, что у него мелькнула мысль, что умирает. Колени подкосились, горло и пищевод болели. Между его ног образовалась небольшая извилистая мозаика из кофе и жёлчи — произведение искусства, испачкавшее его ботинки. Но перед тем как потерять сознание, он почувствовал себя лучше, намного лучше.

Открыв глаза спустя некоторое время, он обнаружил себя на сиденье фургона. Огни ресторана искажённо отражались на лобовом стекле. Водительская дверь была открыта, и Скотт сидел там спиной к нему. Джордж крякнул, приподнимаясь. Его конечности ощущались такими же вялыми, как и перед обмороком. Голова немного кружилась, но в мыслях царила невесомая пустота. Он чувствовал себя легко и свободно, как будто тяжесть, давившая на его мозг, внезапно она исчезла. Наконец ему удалось сесть. Похоже, на улице было довольно холодно, потому что его дыхание образовало клубок тумана, растворившийся крошечными завитками. Он положил руки на приборную панель и посмотрел на свое лицо в зеркало заднего вида.

— Я поймал вас перед тем, как вы упали, — не оборачиваясь, произнёс Скотт. Его голос звучал приглушённо.

— Кажется, я испачкал ботинки, — сказал Джордж, не видя своей обуви в полумраке машины. — Эм, Скотт… Спасибо.

— Не стоит.

— Я…

Он искал что-то, что могло бы приблизить его к этому существу. Он искал в себе те чувства, которые должны были пробудить в нём речи проповедников и политиков, но их не было. Он мог только проявить терпение и стараться продолжать общаться нейтрально.

Скотт не дал ему слишком много времени на раздумья. Он развернулся к рулю и положил пачку сигарет, которую Джордж оставил в ресторане, рядом с коробкой передач.

— Лейтенант Хэмптон, — в его голосе прозвучало что-то церемонное, — вы должны определиться. Хотите, чтобы я оставил вас дома, или поехать со мной? Я поставил в известность своё начальство, но, боюсь, у нас не так много времени, чтобы дожидаться подкрепления, если мы хотим разобраться во всём до того, как станет слишком поздно.