Два билета из декрета
Шрифт:
– Подними руки, я помогу тебе одеться.
– Да я и сама справлюсь.
– Вверх руки, Яна, - мягко повторил Игнатов, и я поняла, что не смогу ослушаться.
Приятная велюровая ткань заструилась по плечам и опустилась вниз, прикрывая ягодицы. Мне и без того было жарко, тело горело, но выйти на улицу в одном только платье я не могла: Игнатов бы не разрешил. Поэтому я покорно поправила на талии складки пушистой безразмерной кофты и улыбнулась.
– Прощай, хорошая девочка Яна, - почти нежно прошептал Виталик.
– Прощай? Разве мы больше не увидимся?
Песня заиграла в третий
– Так, как сегодня – нет. В понедельник мы оба наденем маски, я свою так точно. Но спасибо тебе за этот вечер.
– Он осторожно провел рукой по моему плечу. Длинные жилистые пальцы погрузились в мягкий ворс ткани, и я, зачарованная этим жестом, не сразу заметила электричество в воздухе вокруг.
Игнатов замер. Напрягся. Дотронулся второй рукой до края толстовки и зажал его между пальцев, пробуя на ощупь. О-о-о, святые хачапури, только сейчас я вспомнила, что именно в этой чертовой телогрейке была в первый день в офисе, в ней же дала отпор наглому картавому целовальнику в темном архиве – и теперь надела ее сюда. Ну и дура ты, Яна, ну и угораздило же тебя!!!
Я с ужасом ждала реакции шефа, вжав голову в плечи.
Он отстранился, пытаясь рассмотреть мое лицо, и вдруг облегченно захохотал. Я впервые слышала его смех, такой открытый и искренний, будто бы после сотни напрасных попыток Игнатов решил сложную головоломку.
– Ну, в принципе, это было очевидно. Я идиот, раз не догадался раньше.
– Не догадался… о чем?
– еле слышно спросила, и без того зная ответ.
Он осторожно прижал меня к себе и прошептал, не отводя взгляда черных уверенных глаз от моего рта:
– Вот ты и попалась… малышка.
Виталик вел себя, как каторжник, наконец сбежавший на свободу. Он был груб, решителен и жаден. Его рука заскользила у меня под толстовкой, пальцы поднялись от поясницы по шнуровке корсета вверх и застыли на лопатках, там, где начинался вырез платья. Я чувствовала жар его тела. Кожа к коже. Он прижал меня к себе, так близко, что было не вдохнуть. Чертов корсет, чертово платье… В тот момент все барьеры в моей голове слетали в адское пекло, потому что я и сама горела где-то там в аду. Мне было жарко – и это оказалось прекрасно. Я почувствовала, как он накрутил на кулак мои волосы и слегка оттянул их назад, чтобы рассмотреть мое лицо. Убедиться в чем-то? Боже, да в чем, все было очевидно и так. Здесь и сейчас, пожалуйста, полюби меня, пока я снова себе это не запретила.
Его дыхание опалило шею, короткими рваными поцелуями он проложил дорожку от ключицы до мочки уха и с нажимом прикусил кожу. Завтра останутся следы, но сегодня мне было на это плевать. Сегодня я снова жила.
Первой нервы сдали у меня, и я кинулась вперед, ища его сухие жесткие губы. Дыхание, биение сердец, скручивающееся в узел желание – мы разделили эту вечность на двоих, и стало все равно, где грань, когда заканчивался он и начиналась я. Игнатов подхватил меня ладонями под ягодицы и с силой прижал к себе, так, чтобы я могла в полной мере ощутить собственную власть над ним. Она была безгранична. Я никогда не чувствовала себя королевой бала, просто не моя роль, но именно в тот момент меня короновали. Он сделал это.
Виталик глухо прорычал в мои сомкнутые губы и отстранился,
Это было похоже на мучительную пытку, которую хочется повторить вновь. Ты знаешь о боли, ты мечтаешь о боли. Боль отныне твое имя.
Я едва дышала, пол под ногами дрожал, и, ища опору, руки вцепились в лацканы черного пиджака. Игнатов опустил голову мне на лоб и осторожно гладил пальцами по спине, чтобы мы оба, наконец, успокоились. Пол Анка шарманкой завел свою балладу, посвященную мне одной, теперь я в этом была уверенна.
– Нашел, - Виталик тихо озвучил данное когда-то в архиве обещание.
– И убил, - я печально подвела итог.
***
Где-то наверху, приглушенный перекрытием, раздавался бой кремлевских часов. Кажется, шеф решил выжать из безумной коровы последнюю каплю шизофрении и завершил октябрьский новогодний корпоратив речью президента и курантами. В этом сумасшедшем доме у меня не было ни шанса остаться нормальной.
Красивая, но такая однообразная песня оборвалась на полуслове. Я с усилием отцепила руки от пиджака Виталика и, набрав в грудь воздух, попыталась что-то сказать, как-то оправдаться. Но слов больше не было. Он забрал все слова, оставив лишь терпкий запах своего парфюма на моих ладонях.
– Одному из нас нужно уйти отсюда.
– Увидев мое недоумение, В.Г. добавил: - Сейчас тут будет столпотворение, все пойдут на улицу смотреть фейерверки и увидят здесь… настоящий салют. Меня вопросы не смутят, я за свои действия отвечу. А ты? Готова?
Я отрешенно покачала головой. То, как напряглась при этом фигура Игнатова, было заметно даже в полумраке. Он недовольно выдвинул челюсть вперед и сердито засопел.
– Не злись, Виталик, - я едва коснулась пальцами его лица на прощание, пытаясь раствориться в моменте нашей близости. Запомнить и никогда в жизни не повторять.
Уже в холле он окрикнул меня:
– Яна!
Я обернулась
– Ты так и не спросила, что у меня за костюм.
– Как же, ты Джеймс…
Договорить я не успела. Виталик достал из нагрудного кармана пиджака черные солнцезащитные очки и что-то отдаленно похожее на детский лазер. Красный луч скользнул по потолку, и Виталик довольно произнес, наслаждаясь моей реакцией:
– Запомни, сегодня вечером ты не танцевала ни с кем, кроме меня, маленькая вредная девчонка.
По лестнице, словно лавина с горы, скатывались десятки веселых, громких, пьяных коллег. Уже через секунду они заполнили собой весь холл и гардеробную, и я, не желая больше ловить на себе чужие взгляды, поторопилась к выходу. Почти на пороге до меня донесся чей-то довольный бас:
– Агент Кей, на улицу пойдешь? Салют наш отдел закупал, будет пушка, обещаю.
Ответ я уже не расслышала. Он и не был важен. В моем сердце изнеженным цветком распускалось робкое, совершенно нелогичное счастье: Игнатов не был Джеймсом Бондом. Все это время он храбро сражался с инопланетянами и одну такую инопланетянку только что победил. Точнее, она сама сдалась. Глупая улыбка против воли расползлась на лице. Никаких парных костюмов, совместных приготовлений утром и ночи для них двоих с Катей. Ничего этого нет. И я беззлобно радовалась, что хотя бы сегодня засну, мучаясь лишь от угрызений совести, без мук ревности.