Два билета из декрета
Шрифт:
– Все как у всех, нечего там рассказывать.
– Все не станут ночью клеить журавликов и потом не отдадут их другому человеку.
– Виталик резко перевернул рюмки донышком вверх и показал бармену, что готов оплатить счет, мы уходим. Он достал из кармана бумажник и направился в сторону барной стойки, как вдруг резко повернулся и подошел ко мне: - Знаешь, ты мне тогда и правда понравилась. Очень. Ты мне даже снилась пару раз: в черном кружевном белье, хрень какая-то, да? И потом вдруг возвращаешься в офис и смотришь на меня как на пустое место. Такое задевает.
– Я и правда не узнала тебя, - с нажимом в голосе повторила я,
– Да брось. Я же не идиот, Яна. Твои провалы памяти касаются только меня, в остальном ты относительно нормальна. – Процедил он сквозь сжатые губы и добавил: - Вызови, пожалуйста, такси, завтра сложный день, думаю нам обоим нужно отдохнуть.
***
Ехали молча. В голове крутилась странная, совершенно новая для меня мысль: я могу нравится другому мужчине, кому-то помимо мужа. Даже мужчинам, если верить словам Игнатова. Это звучало дико и пугающе. Искоса, стараясь быть незамеченной, я посмотрела на Виталика совершенно по-новому. Глупо представлять, как бы сложилась моя жизнь, если бы я тогда пошла на выставку с незнакомым стажером. Да никак, никого кроме Олега я не замечала в радиусе нескольких километров. Была так поглощена своим счастьем, что забыла обо всем на свете, упиваясь каждой минутой с любимым.
Машина резко дернулась и заглохла. Дверь распахнулась, и я вложила свою ладонь в протянутую вперед руку – галантно, театрально и очень по-Игнатовски. Отель, яркий холл, огромная стеклянная люстра – в каждом кристалле светилась своя радуга, улыбающийся администратор, сонный портье. Все это походило на калейдоскоп. Цветные стеклышки в картонной трубе, сколько не смотри каждый раз новая картинка. Изо всех сил я цеплялась плечо Виталика – моего проводника в реальность.
Ковер под ногами был мягким. Взгляд, которым В.Г. полоснул по мне – жестким. От этих контрастов кружилась голова, и хотелось пить. Эмоциональная интоксикация. Еще чуть–чуть и вывернет наизнанку.
– Завтра в половине десятого жду тебя в холле, поняла? – его спокойный тон так контрастировал с напряжением между нами. Воздух наэлектризовался до опасного состояния. Не хватало только таблички: не прикасайся, убьет. Кажется, он что-то хотел сказать на прощанье, но оборвал себя на полуслове и после секундной заминки кивнул на мою дверь, - Номер 313, надеюсь, ты не суеверная.
– Виталик, - неожиданно для себя перебила его, - а если бы вдруг я и правда пришла к тебе? В черном кружевном белье? Что тогда?
Вот и все. С последним сказанным словом из меня вышел весь воздух, и я едва могла устоять на ногах: растерянная и пустая. Виталик почти незаметно вздрогнул.
Он плотно сжал челюсти и отстранился в сторону. Всего на пару сантиметров. Мгла его глаз стала осязаемой, она черной дымкой растекалась по коридору, заполняя все свободное пространство вокруг нас, затягивая меня все дальше в омут. Без надежды выбраться обратно.
– Ты еще не поняла? – голос звенел от напряжения – Не важно, какое на тебе белье, вообще, плевать, что на тебе надето, просто потому что ты это ты.
Я взяла его за руку, вкладывая в это движение лишь один смысл - я пойду за ним, куда бы он меня не повёл, но Виталик рассудил иначе. Он наклонился, мягко коснулся губами моих пальцев и добавил:
– Серьезно, лучше иди спать. Ты очень устала.
Номер был темным, тихим…чужим. За огромными панорамными окнами неспящий город продолжал жить в своем темпе. В такой
Я подошла ближе и посмотрела на себя. Красивая женщина из отражения мягко скользнула по мне взглядом в ответ. Ее глаза горели от усталости и возбуждения. Бледная кожа впервые не выглядела болезненной, а мятая после дороги и сложного дня одежда не вызывала раздражения и желания тотчас переодеться. Все со мной было в порядке. И даже лучше. Я вывернула содержимое рюкзака на кровать и первым делом достала расческу. Тяжелые локоны плавленой медью спустились по плечам и легли завитками под грудью. В косметичке нашелся совершенно незнакомый тюбик, судя по громкому бренду на упаковке, помада принадлежала Анфисе. Ни сколько не сомневаясь, я открутила крышку и удовлетворенно кивнула – кроваво красная. Не мой оттенок, но разве это имело значения? Не мой город, не мой мужчина, не моя жизнь, пускай финальный штрих в этом сюрреалистическом портрете сделает красная помада на губах. Тоже не моя, к слову.
Получилось красиво. Это было даже странным, никогда раньше я не красилась вызывающе, потому что считала дурным тоном. И потому что мне так сказал Олег.
Когда я достала телефон из кармана пальто, то увидела…абсолютное ничего. Ни одного звонка с момента, как он ушел от нас. Вчера бы я начала тревожиться, но женщина из отражения, та, что могла себе позволить ярко красить губы – злилась. И хотела драмы.
В вотс апе муж стоял не в первом ряду, мы редко переписывались друг с другом. Я едва нашла его номер, минуя школьные чаты и рабочую переписку, и набрала сообщение, начав с увесистой фразы:
«Нам нужно поговорить, желательно сейчас. Надеюсь, что не разбудила твою стажерку?».
Стерла «стажерку». Сейчас это выглядело жалко. Следом убрала «желательно», что за просительный тон, будто бы я и сама ждала отказ. На экране светилось последнее отправленное мне сообщение:
Задержусь в офисе, ужинайте без меня.
С момента моего выхода на работу, я получала такие все чаще, словно они были шаблоном в его телефоне. Пролистала выше – нелепая картинка. Даже тогда она показалась мне несмешной, сейчас же откровенно бесила. Еще выше:
Ты скоро? Купи хлеб.
На этом переписка за октябрь закончились. В сентябре он написал, что не сможет попасть школьное собрание и что скучает по детям – обо мне ни слова. В августе он снова задерживался, и готовился к корпоративу. Пара пьяных сообщений. Смайл с жабой. Июль - срочная командировка. Июнь - наш отпуск перенесли на декабрь, нужно выбрать, куда полетим в рамках бюджета. Май – скинул маринад для шашлыка и спросил, где его спортивные штаны.
Я остановилась на марте, на фотографии с мимозой вместо настоящего букета. Ничего из этого не должно было меня удивить, но почему-то я едва сдерживала приступ тошноты. Голова кружилась, сердце стучало коротко и быстро. Я провела по волосам и подняла глаза к зеркалу – та женщина, что смотрела на меня, не могла принять такого отношения к себе. Она была достойна совсем иного.