Два билета
Шрифт:
А на гражданке делать ему нечего. Вкалывать физически? Извините, гордость не позволяет. Одним словом, вне ментуры Петр Иванович себя не видел!
Капитан Хлыбов говорил: "Если хочется молочка, а доить больше некого, сгодится отдоенная корова". Вот почему Петр Иванович, не теряя времени, направился в магазин, где им была раскрыта незаконная торговля водкой. Продавщицу Журавко Л.К. он отозвал на задний двор. Усевшись в теньке, на перевернутом ящике из-под водки, Петр Иванович поставил рядом другой такой же ящик и хлопнул по нему
– Лариса я, - ответила продавщица, нервно теребя в руках тряпку.
– Какая разница? Кстати, знаешь, почему настоящие менты говорят "присаживайся", а не "садись"?
– Почему?
– Да потому, что если кому настоящий мент скажет "садись", так тот непременно сядет. Примета такая. Так что присаживайся пока что ...
– Не поняла юмора, - тихо проговорила продавщица.
– Зачем вызывали?
Лейтенант подбоченился:
– Не вызывал, а просил прийти. С культуркой у тебя, Лизавета, тоже слабовато. Поговорить надо.
– Случилось чего?
– Случилось, - согласился Мерзлявкин, - в нашей конторе всё время что-нибудь случается. И ведь что интересно: иной раз думаешь - вот оно, крупное дело в руки идет, а оно чепухой оборачивается. Бывает и, наоборот: из чепухи образуется дело республиканского масштаба!
Иной раз Петр Иванович сам себе поражался: непонятно откуда у него в голове рождались слова, а то и целые фразы потрясающей красоты, а ведь прежде он их и слышать не слыхивал, и знать не знал. Это ж надо так завернуть - "республиканского масштаба"! У него определенный дар к изложению. Чтобы там ни говорил капитан Хлыбов, а в управлении лучше него никто не составляет отчеты. Да, что там управление, бери выше - во всей республике. Ничего, придет время, и о нем еще узнает Москва.
Давая понять, что разговор предстоит серьезный, лейтенант произнес:
– Одним словом, жизнь - штука не простая, не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Ты все же присаживайся, Лизавета. В ногах правды нет.
– Лариса я, - вздохнула продавщица, бочком присаживаясь на ящик.
– Какая разница!
– И то верно, - рассмеялась женщина.
– Смейся, Лизавета, смейся, не долго осталось, - как бы с сожалением сказал Петр Иванович.
– Ой, что Вы такое говорите? Аж сердце защемило!
Петр Иванович похвалил себя: ловко он вывел продавщицу из душевного равновесия. Капитан Хлыбов называет это умением заинтриговать клиента. "А заинтриговал, - учит всё тот же Хлыбов, - держи паузу и помни: чем дольше пауза, тем податливей клиент".
Петр Иванович снял фуражку и принялся носовым платком не спеша обтирать головной убор изнутри, сдувать пыль снаружи. Затем он возвратил фуражку на полагающееся ей место и принялся задумчиво смотреть куда-то вдаль. Продавщица отследила направление взгляда милиционера, но ничего интересного там не увидела - только гору полусгнивших ящиков и готовый упасть грязно-серый бетонный забор. От такого загадочного
– Петр Иваныч, миленький, не томите, скажите, что случилось-то? Кажется, я уже всё сделала, что просили.
От этих слов Мерзлявкин подскочил, как ужаленный, даже ящик под ним хрустнул.
Ты, Лизавета, не знаешь, что значит сделать всё!
– За чем же дело стало? Намекните только, я девушка свободная.
Продавщица положила руку на колено Петру Ивановичу. Он отодвинулся.
– Не о том думаешь, Лизавета. Я не по этой части.
– Чего же еще? Денег у меня нет. В прошлый раз подчистую всё выгребли.
– Дура, думай, что говоришь!
– процедил лейтенант, озираясь.
– Ой, простите, Петр Иваныч! Ради Бога, простите. Сама не знаю, как с языка сорвалось ...
Правильно моя покойница-мать говорила: у бабы волос длинный, да ум короткий.
– Ругайте меня, ругайте. Так мне, дуре, и надо. Все беды у меня через этот язык проклятый!
Мерзлявкин грозно поиграл желваками, делая вид, что еле сдерживается, выждал еще немного времени и после этого строгим тоном проговорил:
– Ладно, проехали, но больше чтобы этого я не слышал!
– Не буду! Детьми клянусь! Слушаю вас, Петр Иваныч, внимательно.
– Вот, другой разговор. В общем, дело такое: начальству мой отчет понравился, и делу твоему решили дать ход.
– Ну и что?
– Посадят тебя, Лизавета, на десять лет, а ты - "ну и что".
– Меня?! В тюрьму?! За три бутылки водки?!
– изумилась продавщица.
– А ты как думала? Слышала, в городе от паленой водки два человека умерло?
– Я-то тут при чем?! Эти алкашники водку вообще не пили, они жидкость для стекол употребляли. Кого хотите - спросите, все знают!
– Какая разница, блин? Знают, не знают - в районе два жмурика! Мы обязаны оперативно реагировать. И тут ты со своей паленой водкой нарисовалась. Тебе крупно не повезло, Лизавета. Оказалась не в том месте. Мой начальник говорит, "счастье - это когда в нужное время оказываешься в нужном месте". А несчастье, стало быть, наоборот. Вот так-то, Лизавета.
– Лариса я ...
– как бы по инерции протянула продавщица и сначала медленно, а затем все чаще и чаще стала моргать глазами. И, наконец, зарыдала в голос:
– О-ой, мама, мамочка! Как же так - еще вчера всё нормально было ... а сегодня - в тюрьму идти! А-а!
– Дошло, наконец. Перестань выть! Терпеть не могу!
– сморщился Петр Иванович.
– Ой, как в тюрьму-то не хочется!
– голосила продавщица, размазывая слезы по лицу тряпкой.
– Кому хочется? Однако люди сидят, не тебе чета!
– Двое детей у меня! Кто о них позаботится? Как быть? Что делать?
– Раньше нужно было вопросы задавать. Теперь поздно: каток правосудия наехал - не увернешься.