Два билета
Шрифт:
Тобиас с немецкой обстоятельностью принялся объяснять, почему увиденное не позволяет причислить данный мюзикл к достижению искусства: и музыка подражательна и примитивна, и голоса певцов лишены глубины и красок, свойственных настоящим исполнителям (взять хотя бы немецких). И, вообще, русский язык непригоден для певческого искусства. Обилие шипящих звуков резало тонкий слух Тобиаса. Теперь о танцах. По мнению немца, хореография также была не на высоте. Танцы по настроению и ритмике никак не увязаны с сюжетом.
Слова немца обижали Нину так, будто она сама была автором мюзикла. Какой, все-таки,
– По-русски не бельмеса не понимает, а берется судить о русском языке, - сказала она сердито и добавила, что если ему хочется, пусть "чешет" домой один, а она останется, потому что ей мюзикл очень и очень нравится.
Русскому немца не обидеть. В ответ на слова Нины Тобиас только поинтересовался, что есть "не бельмеса", и, удовлетворившись тем, что получит разъяснение "как-нибудь после", объявил, что досмотрит мюзикл до конца, потому что, во-первых, он привык любое дело доводить до конца и, во-вторых, несмотря на плохое знание русского языка, он понимает сюжет, и в доказательство этого берется пересказать содержание первого отделения.
– Надо же, как интересно!
– удивилась Нина.
– Ну попробуй, давай.
– Гут.
Нина откровенно хохотала, слушая Тобиаса, который с выражением школьника пересказывал содержание увиденного на сцене. По мнению Тобиаса, мальчик со странным именем Санья мечтал стать то ли путешественником, то ли врачом. Его никто не понимал, кроме одной девочки, которую звали Катья. Вскоре Катья куда-то уехала. Санья переживал разлуку с Катьей. Абсолютно не исключено, что Санья любит Катью.
В этом месте Нина сделала откровенно удивленное лицо. Она и предположить не могла, что ее немецкий друг знает о существовании такого чувства, как любовь.
– На каком же основании ты сделал такой вывод?
– с интересом спросила Нина.
Тобиас объяснил, что основанием для этого явилось то, что сценические декорации, представляющие собой подвешенные на цепях платформы, вдруг вздыбились, и Санья бегал по ним с риском для жизни, а на такое способен разве что влюбленный или больной человек.
– С тобой все ясно, - вздохнула Нина.
– Тоби, иди домой.
И на этот раз немец категорически отказался уйти, сославшись на то, что действия мюзикла будут разворачиваться в годы Второй мировой войны.
– Меня это очень хорошо волнует, - сказал Тобиас.
Второе действие "Норд-Оста" началось энергичным танцем дюжины мужчин в военной форме. Показав свое умение в отдельных па, танцоры образовали круг и понеслись друг за другом на фоне полуопущенного занавеса и всё тех же платформ, висящих на цепях и изображавших на этот раз четыре уходящие вдаль дороги.
В разгар танца из-за кулис вышла еще одна многочисленная группа артистов, одетых в современную камуфляжную форму и вооруженных современными автоматами Калашникова. Их лица были скрыты черными масками. Выглядели они немного странно и неуместно.
Артисты в масках вклинились в круг танцующих и принялись прикладами автоматов бить и толкать танцоров. Выглядело всё очень натурально, как бы даже по-настоящему.
– Что такое?
– удивленно спросил Тобиас чуть ли не в полный голос.
– Наверное, это режиссерский ход. Интересно, правда?
– неуверенно ответила Нина.
Сидевший поблизости мальчик лет десяти достал мобильный телефон и сказал:
– Бабуля, это я, Костик. Звони в милицию - на нас напали террористы!
Нина возмутилась:
– Мальчик, разве можно так шутить с бабушкой?
– Тетя, если Вы ничего не понимаете, то сидите и молчите, - авторитетно заявил мальчик.
– Правда, мам?
– Правда, сынок, - ответила сидевшая с мальчиком женщина, не отрывая взгляда от сцены.
На сцене тем временем люди в масках, выстроившись в ряд, устрашающе размахивали руками и что-то кричали, глядя в зал.
Зрители, затаив дыхание, наблюдали, как из оркестровой ямы выкарабкался длинноволосый человек во фраке и бабочке - очевидно, музыкант. Он кое-как перелез через барьер и плюхнулся в ближайшее свободное кресло. Вслед за ним стали выбираться другие музыканты и танцоры. Мешая друг другу, нелепо толкаясь, они переваливались через барьер и падали - кто плашмя, кто на четвереньки. Поднявшись, они разбегались по всему залу. Кое-кто из танцоров прихрамывал - очевидно, результат неудачного прыжка с двухметровой высоты. Оркестровая яма опустела, а музыка продолжала звучать, ненужно доказывая, что мюзикл шел под фонограмму.
Раздалась длинная очередь. Над сценой что-то заискрило, как при электросварке. Раздался треск, и гроздь звуковых колонок обрушилась вниз, на сцену, подняв облако пыли. Стоявший рядом человек в камуфляже в шутливом испуге отпрыгнул в сторону.
Музыка умолкла. В наступившей тишине один за другим гасли софиты. Сцена погрузилась в темноту. Остался один прожектор, свет от которого образовал небольшой круг в середине сцены. Зрительный зал освещался только фонарями аварийных выходов. Некоторое время стояла тишина - словно все осмысливали произошедшее и привыкали к новой необычной обстановке.
С глухим стуком настежь распахнулись створки боковой двери, первой от сцены. В зал один за другим вбегали, словно толкаемые кем-то сзади, девушки и юноши в театральных костюмах и старушки-гардеробщицы в черных халатах, мужчины в солидных костюмах, среди которых многие узнали автора мюзикла. Затравлено оглядываясь, он метался по проходу. Выбрав в центре зала место, он пробрался туда и слился со зрителями.
Последним в зал вошел кавказец с огромным, как у беременной женщины, животом. За плечо он тащил седого старика в форме охранника. Старик обеими руками держался за голову. Сквозь его пальцы сочилась кровь. Толстяк толкнул старика и замахнулся прикладом автомата. Защищаясь, охранник выставил вперед окровавленные руки.