Два брата - две судьбы
Шрифт:
Я отправился в путь.
Под плато, с которого я спускался, извивалось шоссе. По нему шла немецкая автоколонна. Я стал следить за ней в бинокль. Немного погодя появилась одинокая легковая машина. И вдруг я увидел — она взлетела в воздух. Я видел, как из леса выскочили двое, что-то подобрали с земли, схватили трофейное оружие и скрылись в лесу. Я спустился вниз и, крадучись по кустам, подобрался вплотную к месту происшествия. На шоссе лежала машина вверх колесами. Двое убитых немецких офицеров были отброшены чуть в сторону. Шофер тоже был мертв и придавлен машиной. Оглядев это место, я заметил обрывок шнура и
Убитые офицеры были гестаповцы, шофер — шарфюрер СС (унтер-офицер). Дорога была пустынна. Я стал осматривать местность. Заметил на земле три фотографии. Очевидно, гестаповец до взрыва их рассматривал, а затем взрывной волной их вырвало у него из рук и они разлетелись…
Я подобрал фотографии. Под одной была надпись: «На территорию восставшего варшавского гетто входят немецкие танки». Под второй надпись: «Акция Курта Франца, немецкого коменданта лагеря Треблинки». Сфотографирован комендант с кнутом в руке, и рядом под конвоем в газовые камеры загоняют донага раздетых женщин. Под третьей фотографией, датированной августом 1943 года, была такая надпись: «Доктор Вебер во время „селекции“ в Освенциме». Сфотографировано помещение. На полу рядом со столом — трупы детей, а доктор оперирует мальчика. На обратной стороне каждой фотографии штамп: «Секретно. Для служебного пользования».
Просматривая эти фотографии, я вдруг услышал возглас:
— Эй, солдат!
Я обернулся. На дороге, расставив ноги, сидел на велосипеде немецкий полицейский. Автомат висел у него на шее.
— Что здесь произошло?
— Не знаю! — ответил я. — Спустился с горы и вот вижу, лежат убитые офицеры.
— А ну, подойди ко мне! — резким тоном произнес полицейский.
Я спокойно подошел.
— Какой части? Почему не по форме одет? Где оружие?
Понимая, что так просто от него не отделаюсь, я ответил:
— Вот оружие! — и убил легкомысленного немца из «Браунинга». Он свалился через велосипед и растянулся на дороге.
Спрятав фотографии в карман немецкой шинели и осмотревшись по сторонам, я быстро ретировался.
Во фраке
Я стоял в зарослях соснового молодняка. В сотне метров от меня на путях пыхтел паровоз, выпуская из трубы клубы черного дыма. Трава была покрыта налетом копоти. Я подошел к паровозу.
— Эй, старина, подбрось до Будапешта! — сказал я по-немецки.
Машинист, вытирая паклей запачканные мазутом руки, пожал плечами. Дескать, не понимаю.
Жестами я попросился к нему на паровоз. Он отрицательно покачал головой и черным пальцем показал на состав, стоявший на запасном пути. Теперь уже я качал головой, обращая его внимание на свою внешность.
Машинист, посмеиваясь, кивал на станцию: иди, мол, купи билет. Но когда я вынул пачку крупных румынских купюр, он сразу же стал сговорчивее и протянул мне кочергу, уцепившись за которую я взобрался на паровоз.
— Будапешт? — спросил я.
— Будапешт, — ответил он и протянул руку за деньгами.
Я отсчитал пять тысяч леев и уселся в углу возле тендера.
Вскоре откуда-то выпрыгнул молодой кочегар, черный как дьявол.
Машинист что-то объяснил ему по-венгерски.
— Ага, ага! — заулыбался он. — Дезертир?
Я не стал отрицать. Через несколько
Поезд быстро шел в сторону Будапешта. Я дремал в уголке, постепенно покрываясь угольной пылью. Паровоз пыхтел, посвистывал, стрекотал на стрелках. Монотонная тряска убаюкивала меня. Наступила ночь. Над моей головой качался тусклый фонарь. Моментами я просыпался, озирался, ничего не соображал и принимал машиниста с подручным за каких-то фантастических жителей гор, в соседстве с которыми провел не один месяц. Венгры посмеивались надо мной, балагурили.
На рассвете я вскочил, тронул свою физиономию и почувствовал, что весь в маслянистой саже. Машинист пил из бутылки молоко, заедал булкой, в сумраке лица его не было видно — только зубы да бутылка.
— Побриться, — сказал я, схватив себя за бороду. — Есть у вас бритва? — показал жестом бреющегося человека.
— Нет, — ответил он и прибавил: — Станция.
И я понял, что должен подождать остановки.
Машинист и кочегар, оживленно беседуя и жестикулируя, часто повторяли: «Панцер СС», и я, вклинившись в их разговор, еще раз убедился в том, что танковая дивизия СС «Великая Германия» ушла в Прибалтику, и был крайне доволен этим обстоятельством.
На небольшом полустанке поезд остановился, и машинист принес мне бритвенный прибор, ножницы и зеркало. Я заглянул в зеркало: «Боже мой! Цыганский конокрад в немецкой пилотке!» — и тут же принялся за свой туалет. Кочегар поливал мне на руки над ведром, потом дал полотенце. Надо было видеть моих спутников, когда перед ними предстал совсем молодой парень.
— О-о-о! — протянул машинист и добавил, коверкая немецкие слова на венгерский лад: — Гут солдат! Гут Будапешт! — и показал на приближавшуюся столицу Венгрии. — Криг шлехт! (Война плохо!) Шлехт криг, — добавил он.
Я вынул из кармана шинели три фотографии, найденные в горах возле убитых фашистов, и показал машинисту. Он с любопытством разглядывал фотоснимки и покачивал головой, затем показал мне жестом, что хотел бы их иметь. Я одобрительно кивнул, он спрятал фотоснимки в карман спецовки. Затем я объяснил, что хотел бы сойти до вокзала.
— Будапешт — патруль! — ткнул я себя в грудь и сложил пальцы в решетку.
Машинист сообразил, чего я опасаюсь, и кивнул. На вокзале, я это знал, жандармерия, пропуская военных через особые ходы, проверяет у них документы. Поэтому, как только поезд подошел к привокзальному участку, я подал знак своим покровителям, попросил слегка притормозить и, махнув им на прощание рукой, соскочил с паровоза в овраг, оставив в знак благодарности за услугу и свой рюкзак, считая, что лишний груз мне в данном случае ни к чему. Товарный состав прогрохотал мимо. Я перешел множество путей с составами, перелез через колючую проволоку и вышел на окраину Будапешта. м
Маленькая парикмахерская на окраине города поблескивала чисто вымытой витриной. Старик парикмахер удобно сидел в кресле с газетой в руках.
Я вошел, он встал мне навстречу.
— С добрым утром! — приветствовал я старика.
— С добрым! — ответил он.
— Вы немец?
— Австриец.
— Скажите, нельзя ли у вас умыться, я прямо с дороги… издалека.
Парикмахер оглядел меня сквозь очки, что-то обдумывая.
— Пройдемте!