Два путника в ночи
Шрифт:
– А что это значит?
– Как будто бы изречение из Корана. Что-то вроде: не скрывай правды и не прячь истины…
– А чего они все так переполошились?
– По старой памяти. После того случая с братом, в Вене, они время от времени наведываются. Как, что? Может, ему лучше стало? Ведь никто до сих пор не знает, что там произошло. Ты знаешь, мне иногда кажется, что… – Он осекся.
– Что?
– Ты только не смейся. Мне иногда кажется, что Станислав все понимает.
– Как понимает?
– Бывает, он так смотрит на меня…
– А почему
– Не знаю! Может, боится. То есть он не в себе, конечно, но… Не знаю! Может, ему все надоело, а так никто его не трогает, никто не пристает. Живет в своей скорлупе, слушает любимую музыку…
– Какую музыку?
– Классику. Я думаю, он много знает… вернее, знал. И после того случая в Вене испугался и ушел в себя.
– Кого же он боится? Тех людей?
– Не знаю. Он устал, разочаровался… Знаешь, всегда существовали человеци, которые уходили из мирской жизни. Уставали от людей и уходили в отшельники. Так и Станислав. Ушел в отшельники. Иногда я ловлю на себе его взгляд… вполне осмысленный. Я его очень любил, да и люблю, конечно, но сейчас он как растение. Он всегда был для меня старшим братом, образцом для подражания. У нас разные отцы. Отец Станислава утонул, когда брату было пять. От потрясения он перестал разговаривать. Мама рассказывала – молчал почти год. Как сейчас. А я появился, когда ему было уже двенадцать.
– А что случилось с твоим отцом?
– Инфаркт, четыре года назад. Знаешь, я Станислава любил больше, чем отца. Отец был очень строгим, я его побаивался. Да и на работе вечно пропадал. Станислав возился со мной, водил в детский садик, научил кататься на коньках, плавать. Мы с ним однажды реку переплыли, а кто-то рассказал маме. Мама всегда боялась реки. Она отругала нас и взяла честное слово, что мы больше не будем, – Игорь улыбается и вздыхает. – Брат был… удачным человеком! Я им страшно гордился!
– Удачливым? – переспрашивает Римма.
– Нет, именно удачным! Таким, который удался. В нем не было изъянов – он был очень красив. И, кроме того, была в его характере какая-то… изначальная мудрость. Хотя считается, что мудрость присуща старикам. Он был очень доброжелательным, спокойным, уверенным в себе. Терпимым. Тетка маме всегда говорила: «Очень уж взрослые у тебя парни, не по возрасту, надежные. (Я за компанию с братом попал!) Повезло тебе с детьми!» Слышишь, Рим? – Игорь, улыбаясь, смотрит на Римму. – Тебе тоже повезло со мной. Вот и держись за меня, поняла? Всю жизнь. Не выпускай!
– Ты тоже очень красивый, – Римма погладила его по щеке.
– Нет, – засмеялся Игорь, – мне далеко до Станислава. Для меня он всегда был божеством. Я рос дохлым, неуверенным в себе маленьким пигмейчиком, болел часто… Станислав – личность. Может, именно поэтому он и Лида были так близки.
– Лида любила его?
– Да! Она очень его любила.
– А тебя?
Игорь не стал уходить от ответа.
– Я светил отраженным светом, – сказал он просто. – Мы же братья.
– Вы с ним похожи?
– Нет, пожалуй. Знаешь, они действительно любили друг друга. Они были, как две половинки яблока. Понимали друг друга с полуслова, с полувзгляда. Однажды я без стука влетел
– Твоя семья никогда меня не простит, – сказала Римма и заплакала.
– Риммочка, то, что произошло, – несчастный случай, ты не виновата. Лида была незаурядным человеком, но… я ведь знаю, какой она могла быть! Она очень переживала смерть мужа, потом еще и Станислав… В ней чувствовались надлом… недоброта, горечь. И я могу понять, как произошло то, что… произошло. Лида могла уничтожить словом, взглядом. Она была беспощадной.
– Я тоже не подарок.
– Это точно, та еще ягода. Вот и высеклась искра. – Он прижался губами к ее лбу, вздохнул.
– Ты знаешь, – сказала Римма, – я бы отдала жизнь, чтобы этого не было… Всю жизнь, которая мне еще осталась! Я все время вспоминаю, как это произошло… Я позвонила ей, мне было так стыдно за ту дурацкую сцену в «Арарате»! Я очень боялась, думала, она со мной говорить не захочет. Но, к моему удивлению, она прекрасно держалась, сказала, что принимает извинения. Я была уверена, что она меня обругает, а она… Ну, мне стало еще гаже, убить себя готова была. А она говорит: приходите ко мне, хотите? Так приветливо и добродушно. И я, как глупая рыба, проглотила наживку…
Римма рассказывает это не в первый раз, каждый раз переживает заново и плачет…
– Она меня приняла очень любезно, даже слишком, кофе предложила. А улыбка у нее была нехорошая. Я сразу почувствовала себя неуютно, снова стала извиняться. А она говорит, какие пустяки, я не в претензии, даже забавно было. Вы замечательно смотрелись. Знаете, говорит, мы с покойным мужем, генералом Медведевым, полжизни мотались по всему миру, всякого навидались. И однажды где-то, кажется, во Франции, попали на митинг какой-то политической партии. Выступала дама, их идейный вождь… Потрясающая женщина! Столько страсти было в ее голосе, лицо перекошено от ненависти, слюной брызжет. Вы мне ее напомнили, говорит. И все это с улыбочкой, а глаза – бешеные. И тут я подумала, что не нужно было мне приходить, что не простила она мне ничего и никогда не простит и не забудет, а, главное, никогда она мне тебя не отдаст. А позвала, чтобы унизить и посмеяться…
Игорь покрепче прижал Римму к себе. Он явственно представил себе описанную сцену, узнал в ней Лиду, безудержную в страстях, в любви – о чем он знал, и ненависти – что он мог себе представить.
– Она завела себя, стала кричать, что я тебе не пара, что у тебя это несерьезно, что у тебя в каждой поездке новые подружки, которые должны знать свое место. И вообще каждый человек должен знать свое место и не высовываться. Я встала с кресла и пошла к двери. Она побежала за мной, схватила за руку, шипит: «Сидеть! Вы меня выслушаете до конца!» Пихнула назад в кресло, глаза жуткие. Ходит взад-вперед, как тигрица, и говорит, говорит…