Два путника в ночи
Шрифт:
– Даже не знаю… так сразу, без звонка?
Мы вышли на улицу. Галка шагала впереди, полная решимости, я, все еще сомневась, сзади.
– Не боись! – подбадривала меня Галка, оглядываясь. – Неужели тебе не интересно посмотреть на генеральшину племянницу?
– Интересно! Но…
– Никаких «но»! Такси! – вдруг взвизгнула Галка, бросаясь наперерез потоку автомобилей.
Глава 22
Екатерина. Визит к наследнице (окончание)
– Какая квартира? – деловито спросила Галка, взявшая на себя роль предводителя нашего маленького отряда.
– Девятая, – ответила я, все еще полная сомнений.
Галка
Двое молодых людей приятно проводили время в пестром фургончике, продающем корм для домашних животных, с нарисованными на нем толстыми котятами и щенками. Один из молодых людей расположился в кресле с газетой. На голове его торчали наушники, придавая сходство с пришельцем из космоса. Его коллега готовил кофе на крошечной спиртовке.
– Внимание! – вдруг сказал тот, что был в наушниках, откладывая газету. – У нас гости.
Второй ловко разлил кофе по чашкам, передал одну напарнику.
– Две тетки, – продолжал слухач. – Одна – ничего, другая – как поплавок, только что зашли в подъезд. Звонят нашей пташке.
– Прогресс! – отозвался второй, потянувшись за второй парой наушников.
Галка нажимала на кнопку звонка. Еще и еще раз. За дверью по-прежнему было тихо. Мы переглянулись. Галкин палец нерешительно замер, потом снова вдавил зеленую кнопку до основания. Звонок тренькнул, словно струна лопнула, и вслед за этим раздались быстрые шаги из глубины квартиры. Человек за дверью, не спрашивая, кто там, повозился с замком, и дверь распахнулась. Перед нами предстала тоненькая молодая женщина в длинной черной юбке и вязаном бежевом свитере. Она некоторое время рассматривала непрошеных гостей, слегка приоткрыв рот, потом отступила в сторону, широко повела рукой и пропела радостно:
– Ой, девочки! Заходите!
Озадаченные, мы вошли в прихожую.
– Айда в кухню! – предложила хозяйка. – Там уютней!
В большой кухне действительно было уютно. Красивая светлая мебель, зеленые мраморные столешницы, бронзовые ручки, блестящие хромированные кофеварка и тостер. Кухня генеральши была похожа на выставочный образец в мебельном магазине. На столе стояла початая бутылка коньяка, две рюмки, одна – полная, другая пустая, в маленькой тарелке – ветчина и сыр, маринованные огурцы в литровой банке и буханка хлеба.
– Садитесь! – гостеприимно предложила девушка, тряхнув недлинными платиновыми волосами. – Если бы! – фыркнула она, перехватив взгляд, брошенный Галкой на вторую рюмку. – Одна как перст. Сижу, тетечку поминаю. Сегодня как раз сорок дней. А тут вы! Давайте за тетечку, за упокой ее души!
Она засуетилась, доставая из буфета стопку тарелок и рюмки. Верхняя тарелка соскользнула на пол и разлетелась вдребезги.
– Блин! – закричала наследница, ставя на стол остальные тарелки. – Тетечка, это ваша работа? – Она погрозила пальцем потолку и с размаху шлепнулась на табуретку. Схватила бутылку, разлила коньяк. – Давайте! – приказала. – За тетечку! Царствие тебе Небесное, тетечка Лида. Пусть земля тебе будет пухом! – Хватила свою рюмку одним махом, скривилась, с хрустом откусила от маринованного огурца, пробормотала: – Ну и дрянь, кислятина!
Мы переглянулись.
– Неужели сорок дней? – удивилась Галка, чувствовавшая себя в генеральшиной кухне как дома.
– Ага. Вообразить невозможно. Ужас, как время летит! Давайте, девочки, за тетю!
Я пригубила свою рюмку. Галка выпила до дна. Минуту-другую мы молча жевали. Я испытывала громадное желание немедленно убраться отсюда. Все шло не так, как дулжно. Наследница не спросила, кто мы такие, вела себя странно и, кажется, была пьяна. Она все время говорила о генеральше, называя ту тетечкой, теткой и тетей Лидой. В хрипловатом ее голосе не было особой
– У меня тетю убили, – сообщила она. – Сорок дней. Не верите? Точно! Вся ментовка на ушах стояла. Искали убийцу генеральши Медведевой. Следователь – классный мужик, я ему почти каждый день звоню, просто так, для понта, как там следствие, то, се. И ведь нашли! Как в кино, раз – и готово! Не облажались менты! А тетечку все равно не вернешь.
Она пригорюнилась, подперла рукой щеку. Смотрела на нас круглыми голубыми глазами, в которых блестели слезы.
Я пнула ногой Галку: что делать, мол? Галка расценила тычок как приглашение к действию.
– А вы с ней вместе жили? – спросила она.
– Нет, что вы! – девушка рассмеялась. – Тетя нас с мамой не жаловала. Мама очень обижалась, говорила, Лидка всегда была эгоисткой и стервой, Господи, прости и упокой ее душу. Мы бедно жили, батяня лежал парализованный четыре года, я еще школьницей была. Мать разрывалась между работой и домом, а его то кормить надо с ложечки, то пеленки менять. Вонь, мат-перемат – мне и домой не хотелось. Сейчас уже думаю, могла бы помочь матери, а тогда – куда там! Бросила школу, пошла на завод, выпросила общежитие. А когда он умер, все, думаю, отмучился, теперь заживем! – Она скрутила фигу и потыкала ею в пространство. – Ага, разбежалась! Мать так привыкла его обихаживать, что места себе не находила, на кладбище каждый день бегала, все плакала и каялась, что не досмотрела, что на ней вина. Я уже по-всякому пыталась – и платье новое купила, заставляю примерить, а она ни в какую – предательство, говорит, как же я без него, он – там, а я в обнове. Дуры мы, бабы, рабыни!
– А мама ваша жива? – спросила я.
– Мама умерла от рака три года назад. Все повторяла, что Степан – это отец – забирает ее к себе. Давайте за мамочку! – скомандовала она, хватая бутылку.
Я отказалась. Галка промолчала, и они с наследницей хлопнули еще по рюмашке.
– Дево-очки, – глаза у наследницы стали шальными, – а мы ж не познакомились!
Галка лягнула меня под столом, что, видимо, означало: «Не боись! Я с тобой!»
– Я – Надежда! Живу в Иркутске, работаю в школе. Учительница младших классов.
– Галина! – сказала Галка.
– Екатерина, – сказала я, собираясь объяснить, кто мы, собственно, такие, но наследница меня перебила.
– Очень приятно! – сказала Надежда, хлопнув Галку по плечу, и захихикала. – Хорошо, что пришли. А то я здесь одна и одна, блин! Хоть волком вой! Соседи лезут, выспрашивают, в друзья набиваются, а калибр не тот. – Она издала ртом звук лопнувшего воздушного шарика.
– Артистка безумная тоже в друзья набивается, таскается каждый день. Билеты в театр дала, постановка из американской жизни про гомиков, как у одного СПИД был. Гадость! А мне из дома и выходить не хочется. Мы с мамой бедные были, а тут – такое богатство несметное. Всякие соли для ванн, шампуни, пахнет – подохнуть! Напущу пены, залезу – петь хочется! И что интересно, – Надежда, лукаво улыбаясь, смотрит на нас, – вода горячая, а пена – холодная! Сидишь – ж… в тепле, верх – в холоде! – Она заразительно смеется. – Завернусь в теткин халат, накручу на голову полотенце, и так – целый день! Из одной комнаты – в другую, босиком по коврам заграничным. Потом налью чего покрепче, сигаретку в зубы, сяду на теткино кресло, смотрю вокруг – на мебеля, хрусталя и думаю: «Неужели это все мое?» Даже не верится! И жрачки полно! Выскочу, куплю чего душа требует – и назад. Деньги нашла в тумбочке в спальне, – она понижает голос и шепчет: – Зеленые! Жру, как не в себя. Тут в гастрономе всего полно – баночки, коробочки, мясо копченое, балыки всякие со слезой, рыба – глаз не оторвать! Все бы слупила! И думаю: бедная моя мамочка, если б ты живая была! Если б дожила до такого счастья!