Два путника в ночи
Шрифт:
– Это Маркус, – Элла нежно погладила кота, – в прежней жизни он был жрецом бога Жалэ. Погладьте его, – разрешила она.
Озадаченная словами хозяйки, я осторожно положила руку на загривок кота. Маркус повернул голову и внимательно посмотрел на меня круглыми ярко-желтыми глазами. Не заметив ничего, что могло бы внушить ему опасения, он вспрыгнул на тахту, слегка потоптался лапами, а потом стал тереться головой о мои колени. При этом он сипло мурлыкал.
– Не скучайте, – сказала хозяйка и бесшумно скользнула в сторону выхода.
Я осталась с Маркусом.
«Удивительно, – думала я, – человек зачем-то выдумывает
Я поднялась с тахты и подошла к маскам. При ближайшем рассмотрении оказалось, что маски были подвешены к потолку на толстой прозрачной леске. Я рассматривала жуткие белые выпученные глаза с темными зрачками, красные, разверстые в людоедском оскале рты… и почувствовала вдруг, как начало гореть лицо, заломило в висках, и появилось ощущение легкости и пустоты в желудке… Комната, все убыстряя движение, понеслась по кругу… огни свечей слились в одну длинную сверкающую полосу… Зародыш не то рыбы, не то человека подмигнул мне…
Снова осознав себя, я поняла, что лежу на тахте. Голова моя покоилась на высоко взбитой подушке, ворот блузки был расстегнут.
Элла легонько хлопала меня ладонью по щеке, приговаривая:
– Да что же это, дружочек! Ну-ка, приходите в себя! – Затем прибавила тоном дружеской укоризны: – Жалэ, веди себя прилично. – Увидев, что я пришла в себя, она воскликнула обрадованно: – Ну и напугали же вы меня! Прихожу из кухни, а вы в обмороке. Низкое давление, не иначе. А вот мы кофейку сейчас покрепче.
– У вас очень жарко, – пробормотала я, с удивлением отмечая, что язык повинуется мне с трудом, а любое движение, даже движение век, вызывает новый приступ тошноты.
– Лежите, лежите, – остановила меня Элла. – Горячий крепкий и сладкий кофе – вот, что вам сейчас нужно.
Мы пили кофе – я, полулежа, боясь сделать лишнее движение, и Элла – сидя на пуфике рядом с тахтой. На стеклянном столике на колесах стояли вазочки с печеньем. Кофе был, как она и пообещала, очень крепкий и сладкий. Я, к своему облегчению, почувствовала, что мне стало лучше.
– Маски у вас… необычные, я их рассматривала и вдруг… почувствовала себя плохо…
– Вы их рассматривали? Подошли близко? – переспросила Элла со странной интонацией. Торжествующие нотки слышались в ее голосе. – Вам не следовало этого делать!
– Почему?
– Чужие не должны подходить к ним близко!
– Почему?
– Жалэ не любит чужих! – резко произнесла Элла.
– Жалэ?
– Жалэ! – подтвердила Элла.
– Кто такой Жалэ?
– Жалэ – бог! Это маски жрецов его культа, большая редкость у нас.
– А откуда они у вас?
– О, это замечательная история, абсолютно фантастическая. Я вам обязательно ее расскажу. Но прежде хочу сказать вам кое-что другое.
Она смотрела на меня в упор, и я вдруг удивительно отчетливо обостренным, каким-то новым зрением увидела, словно в кривом зеркале, увеличенное лицо Эллы. Увидела до мельчайших деталей все неровности и шероховатости этого лица. Увидела морщинки, веером расходящиеся от уголков глаз, длинные
– Вы пришли ко мне поговорить о Лидочке покойной, не правда ли? – Не дожидаясь ответа, она продолжала, приложив руки к груди: – Поймите меня правильно, я не верю в случайности. То, что случилось с Лидочкой, не случайность. Не случайность. Это возмездие! – Она погрозила кому-то пальцем. – Возмездие!
Погодите, не перебивайте! Я знала еще год назад о том, что нас ожидает. Еще год назад дух Жалэ предсказал смерть. И вот: сначала погибает Аркадий, потом Лида. Теперь нас только двое – Петр и я. Когда мы погибнем – закончится цикл, и свершится предначертание. Он избрал нас жертвами за грехи. За все, что вокруг нас, грязь, насилие, кровь!
Лида смеялась и не верила. Поверьте мне, она была великой грешницей! Между нами, о мертвых не говорят плохо, но… Я ведь все видела и все понимала. Петр считает меня сумасшедшей, так ему легче, но это притворство. Он знает, что я права, и боится. Люди не любят правды – пророков всегда забрасывают камнями.
Я не могла отвести взгляда от шевелящихся губ Эллы, от крохотных белых комочков слюны в уголках ее рта. Больше всего на свете мне хотелось убраться отсюда и оказаться как можно дальше от Эллы с ее больными речами.
«Она ненормальная, – подумала я с опаской. – Конечно, ненормальная. Что за чушь, какой культ? Какой бог?»
Страх, обыкновенный вульгарный страх возник внутри, в области желудка, и пробежал холодок вдоль позвоночника.
– Это Жалэ говорит, а не я! – вскрикнула вдруг Элла. – Мы все умрем! Он выбирает себе жертвы, и никто не знает, кто будет следующей. Кроме меня. Мне дано знание. Лида погибла, ее муж погиб… Я знала его! Он любил меня, и мы собирались пожениться, а потом он встретил Лиду. Лида не знала жалости, она смеялась. Жалэ не любит, когда смеются. Она заставляла людей служить себе, она никого не любила. Он был несчастен с ней, он жалел, что мы расстались, он всю жизнь любил меня… Они настоящие, – говорила я ей, – а она лишь смеялась. Она всегда смеялась. Это лица живых людей! Они чувствуют и понимают. А она всегда и над всем смеялась!
Элла сжала кулаки, придвинулась к моему лицу, уставилась на меня в упор своими безумными прозрачными сапфировыми глазами. Я вжалась в подушки. Мне было не по себе.
– Не нужно искать виновных. Вы их никогда не найдете. Жалэ не оставляет следов. Люди исчезают или умирают естественной смертью, и никто никогда не узнает, что к ним прикоснулась карающая рука Жалэ.
– Но ведь Лидию Романовну убили…
– Да, убили! – вскрикнула она. – Но не человек! Ее убил… нечеловек! А вы ищете человека. Не нужно искать, Жалэ не любит, когда его беспокоят… Вы же сами почувствовали, он не шутит… Он отдыхает сейчас. Оставьте Лиду, займитесь чем-нибудь другим, – в голосе Эллы появились умоляющие нотки. От ее возбуждения не осталось и следа. – Мне будет безумно жаль, если с вами случится что-нибудь… нехорошее. Вы славная девочка.