Два с половиной человека

Дибривская Екатерина Александровна

– Как Альбина называла мальчика? На какое имя его новые документы?

– Она назвала его именем родного сына, Александром.

– Фамилия?

– По своему отцу. Ротманд.

Ротманд. Ротманд. Ротманд? Стоп!

И где я слышал эту фамилию?

Короткая вспышка озаряет меня, и я понимаю. Кукловод найден. Осталось обнаружить его куклу.

29. Ярослав

Едва выйдя за стены следственного изолятора, я развиваю бешеную активность, озадачивая своих коллег

поиском любых упоминаний Александра Ротманда, а также обнаружением местоположения и родственных связей Генриха Альбертовича Ротманда, который крайне удачно якобы затеял операцию по пересадке сердца. Так своевременно, что теперь у меня чешутся руки вырвать ему и сердце, все прочие органы нахрен!

В совпадения, тем более, такие, я не верю. Зная, что Ротманд проявлял интерес к компании Пелевина, а позже – и к фирме Туманова, схема вырисовывается простая как дважды два. Используя в своих интересах полоумного внука, умело оперируя его ненавистью к Маргарите, Генрих Альбертович оказался очень близок к получению состояния обеих семей. Единственное, чего он, конечно, никак не мог учесть, так это то, что в его план с упрямством бегемота впишется один обыкновенный следак, которому было до нелепости важно верить в Ритину невиновность, а теперь жизненно необходимо отыскать свою дочь.

Я бесцельно кружу по городу в ожидании ответов на запросы. Мог бы поехать домой, но нет никакого желания снова сталкиваться с Маргаритой. Пока у меня не будет ответов, я не готов к этому. К её обвинениям не готов. Словно меня не мучает ежесекундно собственная совесть, чтобы выслушивать ещё и хлёсткие слова этой штучки!

Когда раздаётся первый звонок, я уже в третий раз проезжаю мимо особняка, где совсем недавно были задержаны Пелевины, а в коляске, вместо дочери, меня поджидал пластиковый пупс. Я мгновенно снимаю трубку:

– Слушаю!

– Товарищ подполковник, докладываю. В ближайшие тридцать лет не был зарегистрирован ни один Александр Ротманд. Соответственно, человек с этим именем не покидал территории Российской Федерации. И не возвращался, Ярослав Сергеевич.

– Я понял. А что насчёт Генриха Альбертовича?

– У него довольно насыщенная жизнь, часто летает по стране и за рубеж. Полный список его перелётов будет готов самое позднее к завтрашнему полудню.

– У него есть родные в нашем городе или где-либо? Сейчас меня интересует все его связи.

– Никак нет. Дочь, Альбина Генриховна Соломина, скончалась от отравления лекарственными препаратами, это официально, а неофициально – попросту поймала передоз сильнодействующими наркотическими препаратами. Это было девять лет назад. Спустя приблизительно пять лет скончалась его супруга, Ротманд заказывал перевозку, чтобы захоронить на Родине. Больше родных и близких нет.

– Тогда пробей мне его дочь. Всех бывших мужей, их детей, следующих жён и других родственников. Совместных с усопшей Альбиной детей, если имеются. – постукивая по рулю, пытаюсь нащупать что-то, что неуловимо проскочило в мыслях, да пока не могу. – Что там с планом дома?

– Подняли, – усмехается собеседник.

– Ну что там, не томи!

– Высылаю вам по электронке, это бомба!

– Повиси, – говорю ему и ставлю на громкую связь,

открывая приложение почты. Разглядываю пару мгновений, но концентрация внимания никакая, поэтому я бросаю в трубку: – Давай как для тупого, родной, ладно?

– Откройте третий лист. Видите?

– Вижу. Что конкретно?

– Это подвальное помещение. Дверной проём непримечательный в самом углу. Листайте ниже. Пятый лист. – я следую инструкциям. – Это то, что за этой дверкой.

Теперь я смотрю внимательнее. Передо мной схематически нарисован коридор или, скорее, туннель с коммуникациями. Трубы разного диаметра, оптические провода в толстых жгутах.

– Это..? – протягиваю удивлённо.

– Да. Все трубы и проводка выведены в это подвальное помещение. Доступ имеется у каждого жителя данного коттеджного посёлка. Отдельные входы по обеим сторонам улицы для рабочих, чтобы они не беспокоили элитных жильцов.

Всё гениальное просто. А всё простое гениально. Хочешь быть незамеченным – воспользуйся подземным туннелем, доступ к которому всегда есть прямо в твоём подвале. Так он ушёл с моей девочкой, значит.

– Мне нужны записи со всех камер в округе. Необходимо установить кто покидал территории соседних домов на этой улице, кто входил или выходил в туннель или хотя бы проявлял к нему интерес. Работайте! – я отдаю распоряжение и лихо разворачиваюсь в запрещённом месте на пустынной дороге, чтобы не делать крюк.

Пусть рыскают по камерам, а я разведаю ситуацию на месте.

Для меня не составляет большого труда перемахнуть через ворота и вскрыть опечатанные двери. Так же быстро я нахожу нужный закуток с неприметной лесенкой вниз и спускаюсь в подвал. Там, ориентируясь по схеме, нахожу дверь, ведущую в туннель.

За ней – сухо, пыльно и темно. Лишь тусклый свет одиноких ламп мерцает блёклыми жёлтыми пятнами каждые пять – семь метров. С места, где я стою, угадывается один из чёрных выходов. Особняк второй по улице, поэтому данный вход приведёт меня на улицу с оживлённым движением и множеством камер. Там и несколько магазинов, и отделение банка, и стоматологическая клиника. Только дурак будет шмыгать туда-сюда средь бела дня без страха быть обнаруженным. Поэтому я иду налево.

На всякий – хоть и крайне маловероятный – случай я держу руку наготове у кобуры. Странное предчувствие охватывает меня, заставляя шевелиться каждый волосок. От внезапного напряжения пот катится градом, а сердце с бешеной скоростью гоняет кровь, которая шумит в голове. Я слышу чьи-то шаги!

Проверяю искоса телефон. Сети нет. Дурака свалял. Если что вдруг пойдёт не так, меня не скоро здесь обнаружат. И Рита останется один на один со своим горем. Сейчас я жалею, что мы не поговорили. Иногда случаются такие моменты, когда вдруг остро осознаёшь – другого шанса поступить иначе может и вовсе не случиться. Это предчувствие навязчиво бьётся в мозгу, наполняя меня какой-то горечью, тоской. Словно пришло время прощаться.

Но я встряхиваю головой, рассеивая наваждение, достаю оружие наизготовку и тихо замираю, нацеливаясь в сторону приближающихся шагов. Глаза болят от того напряжения, с которым я вглядываюсь в темноту, пытаясь разглядеть очертания силуэта. Это же...