Два вампира (сборник)
Шрифт:
— Ты любишь его,— глухо произнес Арман.
— Да, я люблю его. Я думаю, что он прав во всем. Но я ни во что не верю!
— Почему же ты не принял его? — спросил Арман.— Почему не отдал ему свою душу?
О, как наивно это прозвучало, как явно исходило от сердца, древнего и ребяческого, сердца столь сверхъестественно сильного, что оно смогло на протяжении сотен лет биться вместе с сердцами смертных.
Маленький дьявол! Арман!
— Почему же ты не принял его? — Тон его был умоляющим.
— Они дали тебе спастись, и у них была цель,— сказал Дэвид.—
— Да, у них была цель,— откликнулся я.— Но разве я разрушил их намерение? — Я смотрел на него в ожидании ответа — на него, мудрого, старого по человеческим меркам,— Дэвид, разве я помешал им тем, что изъял тебя из жизни? Разве я помешал им каким-то иным образом? О, если бы только вспомнить — их голоса в самом начале. Что-то говорилось о мщении. Но не просто о мщении. Но все это лишь обрывки. Не могу сейчас вспомнить. Что произошло? Вернутся ли они за мной?
Я вновь разразился рыданиями. Глупо. И снова стал описывать Мемноха, во всех его обличьях, включая образ обыкновенного человека, правда идеальных пропорций,— его крадущиеся шаги, его крылья, дым, сияние небес, пение ангелов...
— Сапфировый...— прошептал я.— Эти образы, эти вещи, которые видели пророки, пересыпая свои писания такими словами, как топаз, берилл, огонь, золото, лед и снег,— все это там было... и Он молвил: «Испей Моей крови!» Я так и сделал.
Они придвинулись ко мне ближе. Я их напугал. Я был чересчур громогласен, чересчур одержим Они окружили меня, обняли, а Дэвид еще и прижался своим смуглым лбом к моему.
— Если позволишь...— сказал Арман, чьи пальцы скользили к моему воротнику.— Если позволишь мне испить, то я узнаю...
— Нет, все, что ты узнаешь, это то, что я верю в увиденное мною! — молвил я.
— Нет,— сказал он, качая головой.— Я узнаю кровь Христа, если отведаю твоей.
Я тоже покачал головой.
— Прочь от меня. Я не знаю далее, как будет выглядеть Плат. Будет ли он похож на нечто, чем я вытирал во сне кровавый пот? Прочь.
Они подчинились. Их круг разомкнулся. Я повернулся спиной к стене, чтобы видеть слева от себя снег, хотя теперь для этого мне пришлось повернуть голову. Взглянув на них, я нащупал рукой свернутый под жилетом Плат. Ощутив под пальцами древнюю ткань, я испытал странное, необъяснимое чувство.
Я вынул Плат и поднял его над головой, словно был Вероникой, показывающей его толпе.
В комнате настала тишина, не нарушаемая ни малейшим движением.
Затем я увидел, как Арман рухнул на колени. Дора испустила протяжный, пронзительный крик.
— Боже милостивый,— молвил Дэвид.
Охваченный дрожью, я опустил Плат, продолжая держать его за края — так, чтобы видеть отражение Плата в темном стекле окна на фоне падающего снега.
Его лик! Его лик впечатался в ткань. Я посмотрел вниз. Бог Воплощенный в упор смотрел на меня, выжженный на ткани — не нарисованный, не вышитый, а втравленный в самые волокна. Его лик, лик Господа, в момент, когда Он истекал кровью в Своем терновом венце.
— Да,— прошептал я.— Да, да.— Я упал на колени.—
Я почувствовал, как Дора берет у меня Плат. Я бы не отдал его, попытайся это сделать кто-нибудь другой. Но я доверял ее нежным рукам, и Дора подняла его вверх, поворачивая в разные стороны, чтобы каждый мог увидеть Его темные глаза, сияющие на полотне!
— Это Бог! — пронзительно вскрикнула она.— Это Плат Вероники! — Ее крик сделался торжествующим и исполнился радости.— Отец, ты сделал это! Ты подарил мне Плат!
И она принялась смеяться подобно человеку, узревшему все видения, которые только можно вытерпеть; она кружилась в танце с высоко поднятым Платом, вновь и вновь повторяя одни и те же слова.
Стоящий на коленях Арман был потрясен и сломлен, по щекам его катились кровавые слезы — жуткие красные ручейки на белой плоти.
Покорный и смущенный, Дэвид просто наблюдал. Он пристально рассматривал Плат, пока тот реял в воздухе, во всю ширину растянутый у Доры в руках. Он пристально изучал мое лицо. Он рассматривал сгорбившуюся, сломленную фигуру рыдающего Армана, этого потерянного дитяти в его восхитительном бархате и кружевах, теперь запятнанных слезами.
— Лестат,— рыдала Дора, из чьих глаз потоком лились слезы,— ты принес мне лик моего Господа! Ты принес Его всем нам. Понимаешь? Мелшох проиграл! Мемнох повержен. Бог победил! Бог использовал Мемноха в собственных целях, Он завел Мемноха в лабиринт Мемнохом же созданной конструкции. Бог торжествует!
— Нет, Дора, нет! Ты не можешь в это поверить,— вопил я.— А что, если это неправда? Что, если все это было набором трюков? Дора!
Она промчалась мимо меня по коридору и выскочила за дверь. Мы трое стояли в оцепенении. Потом, услышали, как спускается лифт. У нее с собой был Плат!
— Дэвид, что она собирается делать? Дэвид, помоги мне.
— Кто теперь нам поможет? — спросил Дэвид без всякой убежденности или горечи, лишь с рассудительностью, извечной своей рассудительностью.— Арман, возьми себя в руки. Нельзя этому поддаваться,— произнес он. Голос его был печальным.
Но Арман был безутешен.
— Почему? — спросил Арман. В тот момент он был лишь стоящим на коленях ребенком.— За что?
Вот так, должно быть, он выглядел столетия назад, когда Мариус явился освободить его от венецианских захватчиков — его, мальчика, которого держали для плотских утех, мальчика, привезенного во дворец бессмертного.
— Почему же я не могу в это поверить? О Господи, я верю в это. Это лицо Христа!
Он, как пьяный, поднялся на ноги и медленно, упрямо, шаг за шагом, пошел за Дорой.
К тому времени, как мы вышли на улицу, она уже стояла и кричала перед дверями собора:
— Откройте двери! Откройте церковь! У меня с собой Плат Вероники!
Дора пнула ногой бронзовую дверь. Вокруг нее собирались смертные, слышался приглушенный шум голосов.
— Плат, Плат! — Они уставились на нее, когда она замерла на месте, показывая им свое сокровище еще и еще. Потом все принялись колотить в дверь.