Два вампира (сборник)
Шрифт:
— Возьми меня за руки...
— Нет, отпусти меня! — Я просунул руку под пиджак, чтобы накрыть Плат. Пошатываясь, мне навстречу поднялась неясная фигура с простертой рукой.— Ты, ты, проклятый мальчишка, ты, грязный щенок, ты — на улицах Парижа, словно сам Люцифер, сияющий золотым светом, ты! Подумай, что ты сделал со мной!
Из тьмы проступила таверна, мальчик, падающий навзничь от удара моего смертельного кулака, покатившиеся бочонки и крики пьяниц, набросившихся на меня.
—Нет, остановитесь! — зарычал я.— уберите его от меня. Я его не помню. Я никогда не убивал
Но были ли они там, затерявшиеся в вихре, или исчезли, давно пропали в туннеле на пути к сияющему торжеству наверху, па пути к радостным песнопениям, вплетающим тишину в свои мелодии и аккорды? Молитв я уже не слышал, тех молитв, что шли оттуда, с небес.
Мои вопли лишились всякого достоинства, и все же насколько дерзко звучали они для моего слуха.
— Помогите, кто-нибудь! Помогите!
— Неужели тебе надо сперва умереть, чтобы затем послужить мне? — спросил Мемнох. Он возник предо мной, гранитный ангел тьмы с распростертыми крыльями. «О да, разрушь эти ужасы ада, пожалуйста, пусть хоть в этом своем ужасном виде!» — Ты вопишь в аду так же, как пел на небесах. Это мое царство, это наша работа. Помни о свете!
Я упал назад, ударился при этом плечом и ушиб левую руку потому что не хотел отпускать Плат, который держал правой рукой. Я увидел над головой промельк небесной голубизны, осыпающиеся с зеленых веток лепестки цветков персика и свисающие с этих же веток ароматно пахнущие плоды.
Дым застлал мне глаза. Коленопреклоненная женщина сказала мне:
— Теперь я понимаю, что никто не может простить меня, кроме меня самой, но как могла я сделать с ней такое — она же такая маленькая. Как я могла...
— Я думала, тут — другое,— прошептала молодая девушка, хватая меня за шею и касаясь своим носом моего, пока говорила,— но ты знаешь эту доброту, просто когда держишь его за руку, а он...
— Прости! — молвил Мемнох и стал продвигаться вперед, осторожно отодвигая души в сторону.
Но толпа напирала; бледные фигуры мчались надо мной и вокруг, словно стремились к какому-то, мне невидимому источнику их тревоги.
— Прости! — прошептал Мемнох.
Он выхватил из толпы выпачканного в крови монаха, коричневая сутана которого была изорвана в клочья, ступни — обожжены и покрыты волдырями.
— В твоем сердце — власть! — сказал Мемнох.— Стань лучше Его, подай Ему пример.
— Я люблю... Его...— С губ призрака слетел шепот, а сам призрак неожиданно исчез.— Он не мог допустить, чтобы мы так страдали... Не мог.
— Он прошел испытание? — спросил я.— Прошла ли его душа освидетельствование в этом адском месте? Было ли достаточно слов, которые он сказал? Или он ползает где-нибудь здесь, в грязи? Или же туннель взял его наверх? Мемнох! Помоги мне.
Я повсюду искал монаха с обожженными ступнями. Искал и искал.
Взрыв потряс городские башни, и они обрушились. Огромная мечеть рухнула. Человек стрелял из ружья по бегущим. Женщины в покрывалах с хериками падали на землю.
Громче и громче гремел колокол.
— Боже милосердный!
— Колокола ада, Лестат, и они ни по кому не звонят! Они звонят по нам, Лестат! — Он схватил меня за ворот, словно собираясь оторвать от земли.-— Вспомни свои слова, Лестат. Колокола ада — ты слышишь зов колоколов ада!
— Нет, отпусти меня. Я не понимал, что говорю. То была поэзия. То была глупость. Отпусти меня. Я не могу это вынести!
Под лампой вокруг стола с десяток людей спорили над каргой, иные — обняв друг друга и указывая на различные участки, окрашенные в тусклые цвета. Повернулась чья-то голова. Мужчина?
Лицо:
—Ты!
— Отпусти меня! — Я повернулся и был отброшен к стене с книжными полками; книги попадали, блестя корешками и ударяя меня по плечам. Господь милосердный, мои члены не могли больше этого вынести. Я заехал кулаком в сверкающий земной глобус, укрепленный на причудливом деревянном обруче. На меня уставился пустыми глазницами стоящий на коленях ребенок.
Увидев дверной проем, я побежал.
— Нет, отпусти меня. Не могу. Не буду. Не буду.
— Не будешь? — Мемнох схватил меня за правое предплечье, надвинувшись на меня хмурым темным лицом, подняв крылья и вновь заслоняя свет, когда они сложились, чтобы окутать меня, словно я — его собственность.— Ты не поможешь мне освободить это место, послать эти души на небеса?
— Я не в силах сделать это! — воскликнул я.— Я не стану это делать! — Внезапно во мне пробудилась ярость. Я чувствовал, как она уничтожает весь мой страх, сомнения и дрожь; я ощущал, как она пробегает по моим венам подобно расплавленному металлу. Хорошо знакомый мне гнев, решимость Лестата.— Я не стану частью всего этого ни ради тебя, ни ради Него, ни ради них или кого-либо вообще!
Я качнулся назад, свирепо уставившись на него.
— Нет, только не это. Не для такого, как Он, слепого Бога и не для того, кто требует то, чего требуешь от меня ты. Вы сумасшедшие, вы оба! Я не стану помогать тебе. Я отказываюсь.
— Так вот как ты поступишь со мной — ты меня покинешь? — ошеломленно воскликнул он; его темное лицо исказилось от боли, на гладких черных щеках засверкали слезы.— Ты оставишь меня с этим и не протянешь руки, чтобы помочь, после всего, что ты совершил?!! Каин, братоубийца, убийца невинных, неужели ты мне не поможешь?..
— Перестань, ну перестань. Я не стану, не могу поддержать тебя. Не могу помочь этому свершиться. Не могу участвовать в этом! Не могу этого вынести! Не могу учить в этом месте!
В горле у меня хрипело и жгло, и шум, казалось, поглотил мои слова, но Мемнох услыхал их.
— Нет, нет, не буду — не тот материал, не те правила, не та эстетика! Никогда, никогда, никогда!
— Трус,— прорычал он; миндалевидные глаза его сделались огромными, на твердом черном лбу и щеках вспыхивали отблески огня.— У меня в руках твоя душа, я дарю тебе спасение за цену, за которую вымаливают у меня прощение те, кто страждет здесь уже много тысячелетий!