Два вампира (сборник)

Райс Энн

Она была такая же, как всегда, какой я оставил ее всего лишь несколько часов назад, хотя мне казалось, что с тех пор прошла целая вечность. Одетая в золотистый бархат и шелка, со скрученной на затылке косой и пышными локонами, во всем своем великолепии струившимися по плечам и по спине, она была несравненно прекрасна.

Однако на ее маленьком личике застыла печать тревоги и сомнений.

— Мариус! — воскликнула она.— И по какой причине вы, мой властелин, являетесь подобным образом в мои личные комнаты? По какой причине вы

пробираетесь сюда через окно да еще и вдвоем с Амадео? Что это значит — ревность?

— Нет, просто мне нужна исповедь,— ответил мой господин. У него даже голос дрожал. Он крепко держал меня за руку, как ребенка, и приблизился к ней, обвиняюще выставив свой длинный палец.— Расскажи ему, мой милый ангел, расскажи ему, что скрывается за твоим чудесным личиком.

— Я не знаю, о чем ты говоришь, Мариус. Но ты меня сердишь. И я приказываю тебе убираться из моего дома. Амадео, а ты что скажешь на это оскорбление?

— Не знаю, Бьянка,— пробормотал я. Я ужасно испугался. Никогда еще я не слышал, чтобы голос моего господина дрожал, и никогда еще я не слышал, чтобы кто-то так фамильярно обращался к нему по имени.

— Убирайся из моего дома, Мариус. Немедленно уходи. Я обращаюсь к тебе как к человеку чести.

— Вот как? А каким образом ушел из твоего дома твой друг, флорентиец Марцелий, тот, кого тебе велели заманить сюда хитроумными речами и кому ты подмешала в питье столько яда, что его хватило бы для убийства двадцати человек?

Лицо моей дамы сделалось еще более холодным, но ни на секунду не ожесточилось. Она оценивающе смотрела на дрожащего от ярости Мастера и казалась настоящей фарфоровой принцессой.

— А тебе-то что за дело, мой властелин? — спросила она.— Разве ты превратился в Великий Совет или в Совет Десяти? Веди меня к судьям, предъяви улики, если тебе будет угодно, таинственный колдун! Докажи свои слова.

Чувствовалось, что Бьянка взвинчена до предела. Она гордо вскинула хорошенькую головку.

— Убийца,— сказал Мастер.— В каждой клетке твоего мозга я вижу дюжину исповедей, дюжину жестоких поступков, дюжину преступлений...

— Нет, не тебе меня судить! Может, ты и маг, но отнюдь не ангел, Мариус. С твоими-то мальчиками!

Он подтянул ее к себе, и я снова увидел, как открылся его рот. Я увидел его смертоносные зубы.

— Нет, Мастер, нет! — Я вырвался из его чуть ослабевшей хватки и налетел на него с кулаками, протиснувшись между ним и ею, изо всех сил замолотив по его телу.— Не смей, Мастер! Мне все равно, что она сделала! Зачем ты докапываешься до каких-то там причин? Ты называешь ее жестокой? Ее! Да что с тобой такое?

Она отлетела к кровати и с трудом забралась на нее, поджимая ноги. Он отодвинулась в тень.

— Да ты демон, порождение ада,— прошептала она.— Ты чудовище, и я убедилась в том собственными глазами. Амадео, он ни за что не оставит меня в живых.

— Оставь ее в живых, повелитель, или я умру вместе с ней! •—

воскликнул я.— Ты хочешь, чтобы она стала своего рода предостережением, послужила мне уроком, но я не желаю смотреть, как она умирает.

Мой господин был в ркасном состоянии. Он был просто ошеломлен. Он оттолкнул меня, но поддержал, не позволяя упасть, а потом направился к кровати и сел рядом с Бьянкой. Она еще глубже вжалась в изголовье и потянулась к прозрачной золотой занавеске, словно та могла ее спасти.

Она посерела, съежилась, но не сводила с Мастера неистовых голубых глаз.

— Мы с тобой оба убийцы, Бьянка,— прошептал он, протягивая к ней руку.

Я бросился вперед, но он небрежно задержал меня правой рукой, а левой расправил на ее лбу несколько выбившихся из прически кудряшек и опустил ладонь на ее голову, словно священник, дающий благословение.

— Я была вынуждена так поступить, сударь,— сказала она.— В конце концов, разве у меня был выбор? — Какая же она была храбрая, какая сильная! Сплав тонкого, нежного серебра со сталью.— Что мне делать, раз мне дают задания, причем я знаю, что придется делать и для кого. Как же они хитры! То зелье убивало жертву постепенно, в течение многих дней, вдали от моего гостеприимного дома.

— Пригласи сюда своего притеснителя, дитя, и отрави, вместо того чтобы травить тех, на кого он укажет.

— Да, так все и разрешится,— поспешно сказал я.— Убей того, кто тебя заставляет.

Она, казалось, всерьез призадумалась, а потом улыбнулась.

— А как же его стража, его родня? Меня задушат за такое предательство.

— Я убью его ради тебя, милая,— сказал Мариус.— И за это тебе не придется расплачиваться со мной новыми преступлениями — ты просто забудешь о жажде, которую прочла в моем взгляде этой ночью.

Впервые ее мужество, казалось, дрогнуло. Ее глаза наполнились чистыми красивыми слезами, и в них промелькнула тень усталости. Она на секунду склонила голову.

— Ты знаешь, кто он, ты знаешь, где его дом, ты знаешь, что он сейчас в Венеции.

— Считай, что он мертв, моя прекрасная дама,— заверил ее мой господин.

Я обхватил его рукой за шею и поцеловал в лоб.

— Ну, пойдем, херувим,— сказал он мне, не отводя от нее взгляда.— Избавим мир от этого флорентийца, этого банкира, который использует Бьянку, чтобы расправиться с теми, кто доверил ему свои счета.

Такая догадливость потрясла Бьянку, но она опять улыбнулась мягкой, понимающей улыбкой. Она была такая грациозная, неподвластная ни гордыне, ни горечи. Создавалось впечатление, что она обладала способностью отбрасывать от себя все плохое.

Мой господин покрепче прижал меня к себе правой рукой. Левой он извлек из куртки большую прекрасную грушевидную жемчужину. Бесценная вещь. Он передал ее Бьянке, которая на мгновение заколебалась, однако все же приняла дар. Жемчужина мягко скользнула в ее раскрытую ладонь.