Два вампира (сборник)
Шрифт:
Я попятился от атаковавшего меня пьяницы, который перекатился по полу.
— Ах ты, паршивая болонка! — заорал он, растянувшись у моих ног.— Я сказал, дай мне руку.
— Хорошо, сударь, однако,— проговорил я,— мне кажется, вы этим не ограничитесь.
— Так и будет! — воскликнул он, но его занесло, и он снова упал, испустив протяжный стон.
Один из сидевших за столом мужчин — красивый, но пожилой, с длинными, густыми, волнистыми седыми волосами и морщинистым лицом, тот, кто все это время молча угощался жирной бараньей лопаткой,
— Х-м-м-м. Значит, Голиаф пал, маленький Давид? — улыбнулся он мне.— Последи за своим языком, маленький Давид, мы не все здесь тупые великаны, а тебе еще рановато кидаться камнями.
Я улыбнулся ему в ответ.
— Ваша острота так же неуклюжа, как и ваш друг, сударь. Что касается, как вы выразились, моих камней, они останутся на месте, в своем мешке, и подождут, пока вы не споткнетесь о вашего друга.
— Вы упомянули о книгах, сударь? — спросил Мариуса рыжий мужчина, абсолютно игнорируя нашу перепалку.— При падении величайшего города мира жгли книги?
— Да, этого приятеля интересуют книги,— сказал черноволосый.— Сударь, вы бы лучше присмотрели за мальчишкой. Он человек конченый. Обстоятельства изменились. Велите ему не смеяться над старшими.
Ко мне направились двое танцоров, оба такие же пьяные, как и тот, кто упал. Они сделали вид, что хотят меня погладить, и превратились в одно зловонное, тяжело дышащее четверорукое чудовище.
— Ты улыбаешься, когда наш друг катается по полу? — спросил один из них, вставляя мне колено между ног.
Я попятился и чудом избежал увесистой оплеухи.
— Ничего другого я придумать не смог,— ответил я.— Учитывая, что причиной его падения стало поклонение мне. Смотрите, господа, сами не увлекитесь этим культом. Я ни в коей мере не настроен отвечать на ваши молитвы.
Мастер поднялся со своего места.
— Меня это начинает утомлять,— произнес он холодно и отчетливо. Его голос, эхом отразившийся от покрытых гобеленами стен, леденил душу.
Все посмотрели на него, даже по-прежнему ползавший по полу человек.
— Да что вы? В самом деле? — Черноволосый поднял голову.— Мариус Римский, верно? Я о вас слышал. Я вас не боюсь.
— Это вам очень благоприятствует,— прошептал мой господин с улыбкой. Он положил руку на его голову, и тот рванулся в сторону, чуть не свалившись со скамьи. Теперь он совершенно определенно испугался.
Танцоры смерили взглядом моего господина, наверняка стараясь вычислить, легко ли будет его одолеть. Один из них снова набросился на меня.
— Молитвы, черт подери! — сказал он.
— Сударь, поосторожнее с моим господином. Вы его утомляете, а он, когда устает, очень легко раздражается.
Я выдернул руку, за которую он намеревался меня схватить.
Я попятился еще дальше, смешавшись с мальчиками-музыкантами, где меня спасительным облаком окутала музыка.
Я увидел на их лицах панику, но они заиграли еще быстрее,
— Отлично, отлично, господа,— сказал я.— Мне нравится. Но сыграйте реквием, если можно.
Они окинули меня отчаянными взглядами, но знаков расположения не выказали. Барабан не умолкал, свирель вела свою переливчатую мелодию, зал трепетал от звуков лютни.
Блондин на полу закричал, взывая о помощи, так как до сих пор так и не смог подняться самостоятельно, и двое танцоров бросились, чтобы поддержать его, хотя один из них не переставал. стрелять в меня настороженными взглядами.
Мастер посмотрел сверху вниз на черноволосого противника, одной рукой потянул его со скамьи вверх и наклонился, чтобы поцеловать в шею. Тот повис в руках моего господина и застыл, как; маленький хрупкий зверек в пасти у огромного хищника. Я мог поклясться, что расслышал, как из него хлынула кровь, когда мой господин встряхнул волосами и они упали вниз, прикрывая следы роковой трапезы.
Вскоре Мастер уронил жертву на скамью. За этой сценой наблюдал только рыжий, однако он был настолько пьян, что, казалось, никак не мог сообразить, что к чему. Он в недоумении приоткрыл один глаз и еще раз отпил из своего грязного, забрызганного кубка, потом, как кот, облизал пальцы правой руки. Когда Мастер бросил его черноволосого товарища, тот уткнулся лицом прямо в блюдо с фруктами.
— Пьяный идиот,— сказал рыжий.— Никто не сражается за благородство, за честь, за порядочность.
— В любом случае немногие,— сказал мой господин, глядя на него.
— Они, эти турки, раскололи мир надвое,— продолжал рыжий, уставившись на мертвеца и явно не замечая, что тот уже не дышит. Я не видел лица черноволосого, но меня невероятно возбуждало сознание того, что он мертв.
— Ну хватит, господа,— сказал Мариус,— а вы, сударь, подойдите сюда, вы, кто подарил моему сыну столько колец.
—Так это ваш сын, сударь? — крикнул светловолосый горбун, которому удалось наконец принять вертикальное положение. Он оттолкнул от себя своих друзей, повернулся и пошел на призыв.— Я ему таким отцом буду — вам и не снилось.
Внезапно мой господин совершенно беззвучно появился на нашей стороне стола. Его взметнувшиеся было одежды моментально приняли прежний вид, как будто он просто сделал шаг. Рыжий, видимо, этого просто не заметил.
— Скандеберг, великий Скандеберг, поднимаю за него кубок,— сказал сам себе рыжий.— Его давно уже нет, но дайте мне пять Скандебергов, и я снаряжу новый крестовый поход, чтобы забрать наш город у турок.
— Ну надо же, а кто не снарядил бы, с пятью-то Скандебергами? — спросил сидевший на дальнем конце стола пожилой человек, с чавканьем вгрызаясь в лопатку. Он вытер рот тыльной стороной ладони.— Но не существует генерала, равного Скандебергу, и никогда не существовало, за исключением его самого. Что там с Людовико? Дурак ты! — Он встал.