Два вампира (сборник)
Шрифт:
— Андрей,— прошептал он.
— Я жив, отец,— мягко отозвался я.— Меня не убили. Меня похитили, чтобы продать, и продали очень выгодно. Потом посадили на корабль и увезли на юг, затем — на север, в Венецию. Там я сейчас и живу.
Его глаза оставались спокойными. Им овладела удивительная безмятежность. Он был слишком пьян, чтобы протестовать или восхищаться неожиданным явлением. Напротив, истина проникла в самые глубины его души и захлестнула его единой волной, так что он сумел понять каждый ее нюанс: что я не страдал, что я богат, что я
— Я был растерян, раздавлен,— продолжил я тем же ласковым шепотом, который мог услышать только он.— И, несомненно, пропал бы. Но меня нашел другой человек, добрый человек. Он вернул меня к жизни, и с тех пор я никогда не страдал. Отец, я проделал долгий путь, чтобы сказать тебе об этом. Я не знал, что ты жив. Мне и не снилось, что ты жив. Я решил, что ты погиб в тот день, когда рухнул весь мой мир. А теперь я пришел сюда, чтобы сказать тебе: ты никогда, никогда не должен из-за меня горевать.
— Андрей,— только и прошептал он.
Выражение его лица практически не изменилось — в нем появилось только спокойное удивление. Он неподвижно сидел, держа руками поставленную на колени бутылку, распрямив мощные плечи; длинные, как никогда, рыже-седые волосы почти сливались с мехом шубы.
Он был красивым мужчиной, красивым. Чтобы понять это, мне потребовались глаза монстра. Мне потребовалось зрение демона, чтобы увидеть и в полной мере оценить силу и мощь не только его гигантского тела, но и личности в целом. Только налитые кровью белки глаз выдавали душевную слабость.
— Теперь забудь меня, отец,— сказал я.— Забудь, как будто монахи отослали, меня в дальние страны. Но помни, что только из-за тебя я никогда не буду погребен в земляных монастырских могилах. Нет, может быть, со мной случится что-то другое. Но от этого я не пострадаю. Благодаря тебе, потому что ты не смирился и пришел в тот день с требованием, чтобы я поехал с тобой и доказал, что я достоин называться твоим сыном.
Я повернулся, чтобы уйти. Он метнулся вперед, сжимая левой рукой горлышко бутылки, а могучей правой рукой хватая меня за запястье. С былой силой он потянул меня вниз, к себе, и прижался губами к моей склоненной голове.
Господи, только бы он не понял! Не дай ему почувствовать, как я изменился. Я в отчаянии закрыл глаза.
Но я был молодым, далеко не таким жестким и холодным, как мой господин, нет, и наполовину не таким, даже на четверть. Он почувствовал только, что у меня мягкие волосы и, может быть, мягкая, но холодная как лед, благоухающая зимой кожа.
— Андрей, мой ангел, мой талантливый, золотой сынок! — Я повернулся и крепко обнял его левой рукой. Я расцеловал всю его голову так, как ни за что не сумел бы сделать это, когда был ребенком. Я прижал его к сердцу.
— Отец, не пей больше,— едва слышно попросил я.— Возьми себя в руки и стань опять охотником. Стань самим собой, отец.
— Андрей, мне в жизни никто не поверит.
— А кто посмеет это сказать, если ты будешь таким, как раньше? — спросил я.
Мы посмотрели друг
Но он не искал во мне недостатков. Он искал только любви, а любовь мы смогли дать друг другу.
— Мне пора идти, у меня нет выбора,— сказал я.— Я тайно улучил момент, чтобы прийти к тебе. Отец, расскажи маме, что это я приходил в дом, что это я отдал ей кольца и оставил твоему брату деньги.
Я отстранился. Я сел рядом с ним на скамью. Я стянул правую перчатку и посмотрел на свои кольца — их было семь или восемь, все из золота или серебра, богато украшенные камнями. Не обращая внимания на громкие протестующие стоны отца, я стащил их с пальцев одно за другим и вложил в его ладонь. Какая же она была мягкая и горячая, розовая и живая.
— Забери их, у меня таких море. Я напишу тебе и пришлю еще, чтобы тебе никогда не приходилось ничего делать, кроме того, что ты любишь: скакать, охотиться, рассказывать у огня повествования о старых временах. Купи себе хорошие гусли, купи книги для малышей, купи все, что хочешь.
— Мне ничего не нужно — только ты, сынок.
— Да, а мне нужен ты, отец, но нам ничего не осталось, кроме этой малости.
Обеими ладонями я взял его лицо. Наверное, неблагоразумно было демонстрировать таким образом свою силу, но я заставил его остаться на месте, поцеловал, а затем, тепло обняв на прощание, поднялся.
Я так быстро вылетел из комнаты, что он наверняка ничего не заметил, разве только услышал стук захлопнувшейся двери.
Пошел снег. Неподалеку я увидел ожидавшего меня Мастера и пошел ему навстречу. Мы вместе начали подниматься на гору. Я не хотел, чтобы отец вышел следом за мной на улицу. Я хотел исчезнуть — и чем быстрее, тем лучше.
Я уже собрался попросить Мастера, чтобы мы воспользовались вампирской скоростью передвижения и покинули Киев, когда увидел бегом приближавшуюся к нам фигурку маленькой женщины, чьи тяжелые, длинные меха волочились по мокрому снегу. В руках она держала какой-то яркий предмет.
Я застыл на месте, Мастер ждал меня. Это моя мать пришла меня повидать. Она пробиралась к кабаку, неся в руках обращенную лицом ко мне икону с изображением нахмуренного Христа, ту самую, на которую я так долго смотрел сквозь трещину в стене.
Я затаил дыхание. Она подняла икону и передала ее мне.
— Андрей...— прошептала она.
— Мама! Прошу тебя, оставь ее для малышей.
Я обнял ее и поцеловал. Она состарилась, ужасно состарилась. Но это произошло в первую очередь из-за рождения детей — они вытянули из нее все силы, пусть даже многие из них умерли в младенчестве и им с отцом пришлось хоронить их в крошечных могилках. Я подумал, скольких детей она потеряла за годы моего детства. А сколько их было до моего рождения?