Два вампира (сборник)
Шрифт:
— Амадео, ты краснеешь! В чем дело? — спросила Бьянка.— У тебя горят щеки. Дай, я их поцелую. Да у тебя жар. Такое впечатление, что лихорадка вернулась.
— Посмотри в его глаза, ангел,— сказал Мариус.— Они чисты.
— Ты прав,— сказала Бьянка, заглядывая мне в глаза с таким откровенным и милым любопытством, что показалась мне неотразимой.
Чуть сдвинув ткань платья, я поцеловал ее обнаженное плечо.
— Да, ты выздоровел,— проворковала она влажными губами.
Я посмотрел на нее и проник в ее мысли... Мне показалось, что я ослабил золотую пряжку под ее грудью и раздвинул пышные темно-зеленые
«Я хочу вас, хочу сейчас же, вас с Мариусом, в моей постели, мужчину и мальчика, бога и херувима»,— вот что говорили мне ее мысли; и еще о том, что она вспоминала меня. Я как будто увидел свое отражение в дымном зеркале — мальчика, сидящего рядом с ней на подушках в одной лишь рубашке с открытым воротником и широкими рукавами. Его обнаженный полувозбужденный орган готов завершить этот процесс и жаждет помощи ее нежных губ или длинных, изящных белых пальцев.
Я поспешил выбросить эти мысли из головы и сосредоточил взгляд только на ее прекрасных, конусообразной формы глазах. Она рассматривала меня не с подозрением, но с восхищением. Бьянка не красила губы — они были от природы ярко-розовыми, а обрамлявшие сияющие глаза длинные ресницы, чуть подкрашенные и завитые, походили на лучи звезды.
«Я хочу вас, хочу немедленно!» — вот что она думала. Ее мысли ударили мне в уши.
Я наклонил голову и поднял руки.
— Милый ангел,— сказала она— Обоих! — прошептала она Мариусу и взяла меня за руки.— Идемте со мной.
Я был уверен, что он положит этому конец. Он предостерегал меня, чтобы я избегал близкого осмотра. Однако он только поднялся с кресла и двинулся в сторону ее спальни, распахнув обе створки расписных дверей.
Издалека, из гостиных,- доносился ровный гул разговоров и смеха. К нему добавилось пение. Кто-то играл на спинете. Все шло своим чередом.
Мы скользнули в ее постель. Меня всего трясло. Я увидел, что мой господин нарядился в плотную тунику и в красивый темно-синий камзол,— на это я раньше практически не обращал внимания. Мягкие темно-синие перчатки плотно облегали пальцы, а ноги вплоть до красивых остроконечных туфель скрывали плотные мягкие кашемировые чулки. Он прикрыл всю свою жесткость, подумал я.
Устроившись у изголовья кровати, он без всяких угрызений совести помог Бьянке сесть непосредственно рядом с собой. Я отвел глаза, занимая место около нее. Но когда она обхватила ладонями мое лицо и с энтузиазмом меня поцеловала, я заметил, что он совершает одно действие, которого я раньше не видел.
Приподняв ее волосы, он, казалось, поцеловал ее сзади в шею. Этого она не почувствовала и никак не отреагировала. Однако, когда он отодвинулся, его губы были в крови. И, подняв обтянутый перчаткой палец, он растер эту кровь, ее кровь, всего несколько капель из поверхностной, разумеется, царапины, по всему лицу. Для моих глаз это выглядело как сияние жизни, но она увидит все совсем иначе.
Кровь
— Я получила вас обоих, как всегда мечтала,— тихо проговорила она.
Мариус оказался прямо перед ней, обхватив сзади рукой, притянул ее к себе и начал целовать не менее жадно, чем в свое время я. Сперва я поразился и почувствовал уколы ревности, но она нашла меня свободной рукой, прижала к себе, отвернулась от Мариуса и стала целовать меня тоже.
Мариус перегнулся через нее и прижал меня к ней плотнее, чтобы я прикоснулся к ее мягким изгибам, почувствовал все тепло, исходившее от ее чувственных бедер.
Он лег на нее сверху, легко, чтобы не причинить ей неудобства, правой рукой поднял ее юбку и просунул пальцы между ее ног.
Это было очень дерзко. Прижимаясь к ее плечу, я смотрел, как вздымается ее грудь, а дальше виднелся крошечный, покрытый пушком холмик, который уместился в его руке.
Она окончательно забыла о всяких приличиях. Он осыпал поцелуями ее шею и грудь, обхватив пальцами пушок между ее ног, и она, приоткрыв рот, начала извиваться от не поддающейся контролю страсти; ее ресницы трепетали, все тело внезапно увлажнилось и источало новый, горячий аромат.
Я осознал., что чудо заключается в том, чтобы довести человеческое тело до состояния такой повышенной температуры, чтобы оно источало все эти сладкие запахи и даже интенсивное, невидимое глазу мерцание эмоций; это все равно что разжигать огонь, пока не запылает костер.
Пока я целовал ее, по моему лицу разливалась кровь моих жертв. Казалось, она снова ожила, разгоряченная моей страстью, но в моей страсти не было демонической потребности. Я прижался открытым ртом к коже ее горла, накрыв то место, где голубела, словно река, артерия. Но я не хотел причинять ей боль. Я не испытывал желания причинять ей боль. На самом деле, обнимая ее, я ощущал только удовольствие, просовывая руку между ней и Мариусом, чтобы покрепче прижать ее к себе и покачивать, пока он продолжает играть с ней, то поднимая, то опуская пальцы на нежном холмике между ее бедер.
— Что ты меня дразнишь, Мариус,— прошептала она, тряся головой. Подушка под ней промокла и пропиталась запахом ее волос. Я поцеловал ее в губы. Они впились в мой рот. Чтобы не дать ее языку обнаружить мои вампирские зубы, я сам проник языком в ее рот. Губы, расположенные внизу ее живота не могли бы быть приятнее, плотнее, влажнее.
— А, тогда вот так, милая,— ласково ответил Мариус, и в нее проскользнули его пальцы.
Бьянка приподняла бедра, как будто ей помогали в этом его пальцы, чего ей как раз и хотелось.
— Господи, помоги мне, прошептала она, достигая вершин страсти, ее лицо потемнело от прилившей крови, а грудь охватило розоватое пламя.
Я сдвинул ткань и увидел, что краснота распространяется по всей груди, а соски затвердели, как изюминки.
Я закрыл глаза и лег рядом с ней. Я отдался восприятию страсти, раскачивающей ее тело, а потом, когда огонь стал угасать, она почти погрузилась в сон. Она отвернулась от меня, лицо разгладилось, веки изящно смежились. Она вздохнула и непринужденно приоткрыла прелестные губки.