Два вампира (сборник)

Райс Энн

Это оказалось не так уже сложно, поскольку, несмотря на свою любовь к свету и склонность к роскоши, Бьянка расставляла канделябры по разным углам для создания соответствующего настроения.

Чем меньше света, тем меньше будет заметен блеск моих глаз — это я тоже знал. И чем больше я буду говорить, тем больше буду оживляться, тем больше буду похож на человека.

Молчание и неподвижность опасны для нас, учил меня Мариус, ибо в неподвижности мы кажемся смертным безупречными, неземными, а в результате даже несколько жуткими, так как они чувствуют, что мы не те, за кого

себя выдаем.

Я выполнял все эти правила. Но меня охватило волнение — ведь я никогда не смогу рассказать Бьянке, что со мной сделали! Я заговорил. Я объяснил ей, что болезнь полностью прошла, но Мариус, куда более мудрый, чем любой врач, прописал мне отдых и уединение. Когда я не лежал в постели, то пребывал в одиночестве и старался восстановить силы.

— Держись как можно ближе к истине, и тогда ложь прозвучит более правдоподобно,'— учил меня Мариус. Теперь я следовал его указаниям.

— А я-то уже думала, что потеряла тебя,— сказала Бьянка.— Когда ты, Мариус, прислал мне известия, что он выздоравливает, я сперва даже не поверила и решила, что ты просто хочешь смягчить неизбежный удар.

Она была прелестна — настоящий цветок: светлые волосы разделены на пробор, густые локоны с обеих сторон унизывает жемчуг, а инкрустированный жемчугом гребень стягивает их на затылке. Остальные локоны ручейками блестящего золота падают на плечи — совсем как на картинах Боттичелли.

— Ты вылечила его, как только мог вылечить человек,— объяснил Мариус.— В мою задачу входило дать ему некоторые старые лекарства, ибо, кроме меня, о них никто не знает. А потом я дал лекарствам время, сделать свое дело.

Он говорил искренне, но в голосе его мне послышалась грусть.

Меня охватила ужасная печаль. Я не мог рассказать, кем я стал, не мог рассказать, что теперь она видится мне совсем другой — яркой, светонепроницаемой благодаря человеческой крови, что человеческий тембр ее голоса воспринимается мною совершенно по-новому и с каждым произнесенным ею словом мои уши ощущают нежный толчок.

— Ну, теперь вы оба здесь и должны приходить ко мне почаще,— заявила она.— Давайте больше не допускать таких долгих расставаний. Мариус, я бы пришла к тебе, но Рикардо сказал, что ты хочешь тишины и покоя. Я бы сидела с Амадео в любом состоянии.

— Я знаю, милая,— откликнулся Мариус.— Но, как я и сказал, ему требовалось уединение, а твоя красота опьяняет, да и твои слова — более сильный стимул, чем тебе кажется.

В его речи не было и намека на лесть, она больше походила на искреннюю исповедь.

— Выяснилось, что без вас Венеция мне не дом.— Бьянка печально покачала головой и украдкой бросила взгляд в сторону передней гостиной.— Мариус, ты освободил меня от тех, кто имел надо мной власть.

— Это было довольно легко,— сказал он.— На самом деле это доставило мне удовольствие. Как же они были гнусны, твои, если не ошибаюсь, родственники, и как они стремились использовать твою репутацию несравненной красавицы в своих запутанных финансовых делах.

Она покраснела, и я поднял руку, умоляя его быть поосторожнее в выражениях. Теперь я понимал, что во

время бойни в обеденном зале флорентийца он прочел в мыслях жертв вещи, о которых я и не подозревал.

— Родственники? Может быть,— сказала она.— Мне удобнее было забыть об этом. Но без колебаний могу сказать, что они представляли страшную опасность для тех, кого они вынуждали брать дорогие займы и заманивали в опасные авантюры. Мариус, со мной произошли странные вещи, весьма неожиданные, должна признаться..

Мне нравилось серьезное выражение нежных черт ее лица. Бьянка казалась мне слишком красивой, чтобы обладать мозгами.

— Я становлюсь богаче,— сказала она,— поскольку могу оставлять себе большую часть собственного дохода. Кроме того — вот что самое странное,— люди, в благодарность за то, что нашего банкира и вымогателя больше нет, осыпают меня бесчисленными подарками, золотом и драгоценными камнями. Да, правда, даже это ожерелье! Посмотри, это все морской жемчуг, причем одного размера, и здесь его целая нитка! И все это мне просто дарят, хотя я сто раз уверяла всех, что не имею к тем событиям никакого отношения.

— Но как же обвинения? — спросил я.— Как же опасность публичного осуждения?

— Их никто не защищает и никто не оплакивает,— быстро ответила она, осыпая мою щеку новым дождем поцелуев. А сегодня, до того как вы пришли, меня, как всегда, навестили мои друзья из Великого Совета, почитали мне новые стихи, посидели в тишине и покое, отдыхая от клиентов и бесконечных требований своих семей. Нет, не думаю, чтобы кто-то меня в чем-то обвинил, и всем известно, что в ночь, когда свершились убийства, я находилась здесь в обществе того ужасного англичанина, Амадео, того самого, кто пытался тебя убить, кто, конечно...

— Да, а что с ним? — поинтересовался я.

Мариус, прищурившись, посмотрел на меня и легко постучал по голове облаченным в перчатку пальцем. Прочти ее мысли, хотел он сказать. Но я и подумать об этом не мог. Слишком она была хорошенькая.

— Англичанин исчез. Подозреваю, что он где-то утонул. Наверное, слоняясь пьяным по городу, свалился в канал или, еще того хуже, в лагуну.

Конечно, Мастер говорил мне, что позаботился обо всем, дабы избежать любых осложнений, связанных со смертью англичанина, но я никогда не спрашивал, что конкретно он сделал.

— Значит, кое-кто считает, что ты наняла убийц, чтобы избавиться от флорентийцев? — спросил Мариус.

— Похоже на то,— сказала она.— Находятся и такие, кто думает, что я устроила расправу и над англичанином. Я становлюсь могущественной женщиной, Мариус.

Оба они рассмеялись, он — низким металлическим смехом сверхъестественного существа, Бьянка — чуть хрипловато, благодаря своей человеческой крови.

Мне захотелось проникнуть в ее мысли. Я попытался поскорее прогнать эту идею прочь. В ее присутствии я чувствовал ту же неловкость и скованность, что и рядом с Рикардо и самыми близкими мне мальчиками. Эта способность на самом деле казалась мне таким ужасным вторжением в чужую личную жизнь, что я использовал ее только во время охоты, чтобы опознать злодея, которого можно убивать.