Два вампира (сборник)
Шрифт:
— При чем здесь она? Вы сюда смотрите, под одеяло. Сибил, иди сюда, иди. Давай, Сибил.
— Здесь, под одеялом? Ты хочешь сказать, что под ним — труп, а под трупом — кокаин?
— Сколько раз нужно повторять? — спросил Бенджи и, несомненно, привычно пожал плечами.— Слушайте, хотел бы я знать, что именно вы не понимаете. Вам кокаин не нужен? Тогда я его раздам. В вашем любимом баре он очень распространен. Представляешь, Сибил, этот мужик обещает помочь, а дальше — болтает, болтает, болтает... Типичный слизняк из правительства.
— Ты кого это слизняком назвал, малыш? — поинтересовался мужчина с насмешливой добротой, и запах
— А как: же, зовите меня Лоуренсом Аравийским,— сказал Бенджи.— Сибил, а ну иди сюда.
Я не хотел, чтобы она подходила. Я хотел, чтобы она держалась как можно дальше. Она не пошевелилась, и я очень обрадовался.
— Мне моя одежда нравится,— болтал Бенджи. Клуб сладкого сигаретного дыма.— Видимо, я должен одеваться, как местные ребята, в синие джинсы? Сейчас. Мой народ так одевался, еще когда Магомет ходил по пустыне.
— Что может быть лучше прогресса? — спросил мужчина с глубоким гортанным смешком. Он подошел к кровати быстрыми резкими шагами. Запах крови стал таким интенсивным, что я почувствовал, как навстречу ему раскрываются поры моей обгоревшей кожи.
Крошечную часть своей силы я отдал на то, чтобы получить телепатическое представление о нем их глазами: высокий кареглазый человек, желтовато-белая кожа, впалые щеки, редеющие коричневые волосы, сшитый на заказ итальянский костюм из блестящего черного шелка, блестящие бриллиантовые запонки на дорогом полотне. Он дергался, шевелил пальцами, почти не мог твердо стоять на ногах, в голове буйствовали головокружительный настрой, цинизм и безумное любопытство. Жадные игривые глаза. Все затмевала безжалостность, и казалось, что в нем присутствует ярко выраженная черта неподдельного, вскормленного наркотиками безумия. Он гордился своими убийствами не меньше, чем царственными костюмом и блестящими коричневыми ботинками на ногах.
Сибил подошла поближе к кровати, и резкий сладкий аромат ее чистой плоти смешался с более тяжелым и густым запахом мужчины. Но я вожделел его крови — крови, от которой из моего иссохшего рта чуть слюнки не потекли. Я с трудом сдерживался, чтобы не вздохнуть под одеялом. Я почувствовал, что мое тело вот-вот вырвется из болезненного состояния паралича.
Злодей оценивал обстановку, поглядывая по сторонам в открытые двери, прислушиваясь, нет ли посторонних голосов, обсуждая сам с собой, не стоит ли обыскать эти фантастические, битком набитые вещами, беспорядочно разбросанные комнаты, прежде чем приступать к делу. Пальцы его никак не могли успокоиться. Промелькнувшая в его голове мысль ясно дала мне понять, что он понюхал принесенный Бенджи кокаин и немедленно захотел принять еще порцию.
— Ну и ну, а ты красотка, юная леди,— сказал он Сибил.
— Хочешь, я подниму покрывало? — спросила она.
Я уловил запах маленького револьвера, засунутого за голенище его высокого черного сапога, и другого оружия, очень качественного и современного: абсолютно новая смесь металлических запахов, в кобуре под мышкой. От него пахло и деньгами: характерный несвежий запах засаленных бумажных денег.
— Ну что, мужик, струсил? — хмыкнул Бенджи.— Так открыть тебе покрывало? Скажи когда. Вот ты удивишься!
— Да нет там никакого трупа,— усмехнулся он.— Может, сядем, поболтаем? Ведь на самом
— Труп весь обгорел,— сказал Бенджи.— Держись, как бы тебе плохо не стало.
— Обгорел! — воскликнул мужчина.
Длинная рука Сибил внезапно отдернула покрывало. По моей коже скользнул холодный воздух. Я уставился на отшатнувшегося мужчину, в чьем горле застыл придушенный рев.
— Бога ради!
Мое тело подскочило в ответ на зов полного фонтана крови, как отвратительная марионетка по велению дернувшихся веревочек. Я стукнулся о него, плотно вцепился обожженными ногтями в его шею и слился с ним в агонизирующем объятии. Потом быстро подхватил языком кровь, выступившую из отметин, оставленных моими когтями, и, не обращая внимания на полыхающую в лице боль, пошире раскрыл рот и вонзил клыки. Вот он и мой!..
Ни рост, ни сила, ни широкие плечи, ни огромные руки, сжимающие мою раненую плоть,— ничто ему не помогало. Он был мой. Я втянул первый густой глоток крови и подумал, что потеряю сознание. Но тело мое такого не допустило бы. Мое тело приросло к нему, как будто оно целиком состояло из прожорливых щупалец.
Его окутанные просветленным туманом мысли моментально затянули меня в водоворот образов Нью-Йорка, бездулшой жестокости и гротескных ужасов, безудержной, питающейся наркотиками энергии и злобствующей веселости. Я погрузился в эти картины. Быстрая смерть меня не устраивала. Мне требовалась каждая капля его крови, а для этого сердце должно нагнетать ее без остановки; сердце не должно сдаться.
Если я и пробовал раньше столь крепкую кровь, столь сладкую и соленую кровь, то я этого не помнил: память просто не способна зарегистрировать такой восхитительный вкус, абсолютный восторг утоленной жажды, удовлетворенного голода, одиночества, растворившегося в жарких интимных объятиях в тот момент, когда меня привел бы в ужас звук собственного бурлящего, напряженного дыхания, задумайся я о нем хоть на секунду.
От меня исходил ужасный шум, противный чавкающий звук. Мои пальцы массировали его крепкие мускулы, мои ноздри вжались в его изнеженную, пахнущую мылом кожу.
— М-м-м-м, как же я тебя люблю, я ни за что на свете тебя не обижу, чувствуешь, как приятно? — шептал я ему сквозь мелеющий ручеек великолепной крови.— М-м-м-м, да, как приятно, ^учше, чем самый дорогой бренди...
От потрясения и недоверия он внезапно уступил, отдаваясь исступленному бреду, каждому произнесенному мною слову. Я рванул его шею, расширяя рану, поглубже врезаясь в артерию. Кровь хлынула новым потоком.
По моей спине побежали восхитительные мурашки; они разбежались по рукам, по бедрам, по ногам. Боль и удовольствие смешались, а горячая и живая кровь с силой проникала в мельчайшие волокна моей сморщившейся плоти, накачивала мышцы под поджарившейся кожей, пропитывая даже костный мозг скелета. Еще, этого мало.
— Не умирай, ты не хочешь умирать, нет, не умирай,— напевал я, проводя пальцами по его волосам и чувствуя, как они становятся пальцами, а не когтями птеродактиля, как минуту назад. Но они согрелись; по ним разлился огонь, огонь полыхал в моих опаленных руках и ногах, на сей раз смерть неизбежна, я больше не вынесу, однако пик уже достигнут и пройден, и теперь по мне мчались интенсивные успокаивающие спазмы.
Мое лицо накачивалось кровью и горело, рот наполнялся вновь и вновь, глотать стало совсем легко.