Два веса, две мерки (Due pesi due misure)
Шрифт:
Я встаю и прохаживаюсь по комнате — проверяю, разработались ли суставы.
Понемногу разрабатываются. Подхожу к красотке и указываю ей на зеленое кожаное кресло. Она садится, положив ногу на ногу.
— Вас не интересует, зачем я здесь? — спрашивает она.
— Жду, когда вы сами скажете, — отвечаю, — мне торопиться некуда. Времени у вас, чтобы рассказать все по порядку, предостаточно. Однако никакой рассказ не окажется интереснее того, что я уже вижу. Сигарету? — И протягиваю ей пачку.
— Вы полагаете? —
Я подношу зажигалку, закуриваю сам и сажусь на угол письменного стола, заняв тем самым выгодную стратегическую позицию.
Огреза обволакивает меня струей дыма, опускает глаза и говорит, обращаясь к своей левой коленке:
— Лучше я вам все расскажу до того, как прибудет утренняя почта.
— Уже прибыла, — отвечаю.
Огреза впивается в меня своими зелеными глазищами, но потом оглядывается вокруг, облегченно вздыхает и улыбается.
— Уже прибыла? — повторяет она и вдруг застывает на месте — ей явно надо проглотить что-то застрявшее в горле. Она роняет зажженную сигарету на пол и смотрит на меня с испугом.
Встаю из-за стола, поднимаю окурок, гашу его в пепельнице вместе со своим, делаю пару шагов и распахиваю дверь чуланчика.
— Этот? — спрашиваю.
Огреза подносит ладонь ко рту, таращит свои глазищи и слегка наклоняет голову. Потом облегченно выдыхает весь накопившийся в легких воздух.
— Просмотр увесистой корреспонденции я отложил на вечер, — говорю. — Но если хотите, могу и сейчас…
С этими словами я направляюсь к холодильнику, но на втором шаге кто-то хватает меня за лацканы пиджака. Останавливаюсь, смотрю вниз и вижу зеленые глаза Огрезы в восьми сантиметрах от своего подбородка.
— Прошу вас, не открывайте, — молит она. — Прошу вас, не сейчас. Сначала я должна вам все рассказать, а когда уйду, тогда и откроете. Но не раньше, прошу вас!
Вижу руки, вцепившиеся в лацканы пиджака, и судорожно сжатые пальцы.
Потом Огреза прицеливается и губами впивается точно в мои губы.
Весит она, верно, не больше пятидесяти двух килограммов, но я не уверен, что лацканы сами по себе смогут выдержать такой вес, поэтому приходится обнять малютку за талию — так им будет легче.
Огреза первая переводит дыхание. (Я под водой могу пробыть без маски пять минут). Она разжимает руки и откидывает голову назад. Мои губы свободны, и я выпаливаю:
— Если ты это хотела мне сказать, то продолжай рассказ, крошка.
— Простите, — говорит она, — мне пришлось вас остановить и… мне очень неприятно.
— А мне приятно, — говорю, — всякий раз, когда захочешь меня остановить, сразу же останавливай.
— Не открывайте холодильник, пока я здесь.
— Почему?
Она склоняет головку мне на грудь и шепчет в карман пиджака:
— Там внутри — футболист.
Я наморщил лоб, прикрыл глаза и затаил дыхание.
Вообще-то
— Что находится внутри холодильника?
— Футболист, — повторяет она.
— Иными словами, игрок в футбол?
Она кивает головой и начинает рыдать, обняв мой галстук.
— Не хочу больше его видеть, — всхлипывает, — прошу вас, дайте мне уйти, прежде чем, прежде чем…
Беру ее за плечи и отрываю от галстука.
— Послушай, малышка, — говорю, — если я верно понял, ты послала мне холодильник с футболистом?
Она кивает.
— Мертвым? — спрашиваю.
Огреза судорожно глотает воздух и смотрит в пол.
— С разбитой головой, — сообщает она между двумя всхлипами.
Чувствую, что кровь во мне забурлила.
— А кто ее разбил? — спрашиваю.
— Не знаю, — отвечает она, — когда я открыла дверцу, он уже был там.
— Ну а где был холодильник?
— В моем доме, — говорит она.
— Ты нашла футболиста с проломленной головой в холодильнике у себя дома?
Она снова кивает.
Теперь вся кровь стучит мне в виски.
— А ты взяла и закрыла дверцу и потом отправила мне холодильник с футболистом, которому проломили голову?
— А что мне было делать? — шепчет она.
Беру ее за пояс и швыряю в зеленое кожаное кресло.
— Слушай меня внимательно, малышка, — сквозь зубы говорю я ей, — не желаю иметь никакого дела с содержимым холодильника. Сейчас ты его заберешь и отвезешь домой вместе с футболистом. Понятно?
Она закрывает глаза руками, но я их отнимаю и прижимаю к ее коленкам.
— Слушай меня еще внимательней, малышка, — повторяю я. — Если у тебя под прической есть хоть грамм серого вещества, ты должна была сообразить: когда в холодильнике обнаруживают футболиста с проломленной головой, то сразу звонят в полицию. Ясно тебе? Понимаешь хоть, что ты натворила? Неужто ты не слышала, что человек, нашедший убитого, должен оставить все как есть, ничего не трогать и даже не ходить, а парить в десяти сантиметрах от пола?
Она широко раскрывает глазищи.
— Но я ничего и не трогала, — лепечет она с таким невинным видом, что меня так и подмывает надавать ей пощечин. — Ничего, клянусь. Я закрыла холодильник и отправила вам все как есть.
С трудом сдержавшись, я судорожно набрасываюсь на бутылку «бурбона», ведь все красные кровяные шарики прилили к голове, и надо дать им отток.
Наполняю стакан до краев и осушаю его залпом.
Красные кровяные шарики вместе с виски текут в живот.
— Хорошо, — говорю, — однако у меня нет ни малейшего желания быть твоим сообщником в этой идиотской истории. Весьма сожалею, но придется мне позвонить в полицейское управление и вызвать господ из отдела особо важных преступлений.